"Прошу, убей меня." - читать интересную книгу автораГлава 20Так ты хочешь быть (рок-н-ролльной звездой)[51] Он сказал, что она будет играть в «Оушен клаб» в Нижнем Манхэттене. И я решила: «Ладно, схожу». Я знала, что хозяин «Оушен клаба» — Микки Раскин, он же владеет и «У Макса», и я подумала, что если что, просто пойду в «Макс». Я пришла на место к часу, у входа толпилось три тысячи человек, все пытались прорваться внутрь. Я как-то прорвалась к двери, и, когда охранник посмотрел на меня, начала: «Извините, мне надо войти». Он ответил: «А остальным, по-твоему, нет?» Я сказала: «Нет, ты не понял. Я — старый друг Патти. Патти хочет со мной повидаться». Он ответил: «Ага, тут все — старые друзья Патти». В конце концов Микки Раскин провел меня в «Оушен клаб». Народу там было не продохнуть, и нам пришлось с боем прорываться до сцены. Там я увидела Ленни Кая, он выглядел, как и прежде, там же была и Патти — стоя на коленях, пилила на гитаре, ну, знаете, в своем репертуаре. Я была так рада ее видеть, что подбежала к самой сцене и закричала: «Патти Ли! Патти Ли!» Так я называла ее в те времена, когда мы общались. Больше никто не звал ее «Патти Ли», так что я решила, она поймет, что это я кричу. Но вокруг меня крутилась целая пачка семнадцатилетних детишек, и они все тоже начали орать: «Патти Ли! Патти Ли!» Я подумала: «Не поняла». В то время я много занималась музыкой, и у меня с собой были свежекупленные тамбурины. Группа как раз начала длинный инструментал, Патти залезла под барабаны, представьте, ползала между ударной установкой и клавишником, напрочь выпала из мира. Я подпрыгнула и уселась за одной из лож. Я стала играть на своих тамбуринах, турецких, металлических, звук у них был просто невероятный. Художник Ларри Риверс сидел в ложе напротив меня, баба, которая была с ним, наклонилась и заорала: «Может, перестанешь? Ты раздражаешь Патти». Я посмотрела на Патти — она окончательно зарылась в барабаны — и я сказала: «Я раздражаю Патти? С чего ты взяла?» Мне меньше всего хотелось мешать людям, но я ненавидела эту стерву. А Ленни Кай увидел меня и сказал в микрофон: «Глазам не верю, Пенни Экейд вернулась!» И вот я уже не пустое место. Ларри Риверс повернулся ко мне и сказал: «Вау!» Концерт закончился, и Патти ушла со сцены. Не знаю, слышала Патти слова Ларри или нет, может, она была под коксом, но думаю, она явно была не в себе. В любом случае, она не подала виду, что заметила меня. Следующее, что было — нарисовался Ли Чайлдерс и начал: «Черт, ты появилась словно ниоткуда, никого не предупредила», все в таком духе. Ли спросил: «Могу я тебе чем-нибудь помочь? Хочешь чего-нибудь?» Я сказала: «Хочу увидеть Патти, но не хочу разбираться со всякой хуйней». Он сказал: «Заметано». Он повел меня вниз по лестнице, распихивая людей со словами: «Это Пенни Экейд, она — друг Патти». Мы подошли к последней двери, рядом крутилась та самая баба, которая пришла с Ларри Риверсом. Она посмотрела на меня — на мне были фланелевая рубашка и джинсы, волосы собраны в две косы, я же жила в Мэне — и спросила: «Да кто ты есть?» Я сказала: «Мне надо увидеть Патти». Абсолютно спокойно, без эмоций: «Мне надо увидеть Патти». А Ли сказал: «Пошла на хуй с дороги». Он оттолкнул ее и мы вошли в комнату. Это был подвал, с потолка свисали голые лампочки, стоял стол с едой. И тучи народу вьются, прямо как комары. Туча народу там внизу. Ленни Кай сказал: «Пенни!» Он подошел, обнял меня, и поцеловал. Он представил меня своей девушке и сказал: «Это Пенни познакомила меня с Патти». Он был очень любезен со мной, и мы поговорили пару минут. Потом ударник, Джей Ди Даггерти, подошел и сказал: «А, ты та самая девушка, которая играла на тамбурине. Да, тамбурины — это нечто. Я слышал их даже у себя за барабанами». Он тоже был очень любезен. Как только он отошел, налетел рой этих семнадцати-, восемнадцати-, девятнадцати- и двадцатилетних, черт его знает, какого точно возраста, мне уже было двадцать шесть, они все для меня были малолетками, и вот они начали: «Кто ты?» Я сказала: «Собственно, никто». Они не отставали: «Кто ты? Ты говорила с Ленни Каем и Джеем Ди. Ну, кто ты? Ты тут неспроста, это же ясно, что ты тут неспроста». Я сказала: «Нет, ребята, я вообще никто и звать меня никак!». Я сказала: «Вам бы пойти поговорить с кем еще, потому что я тут никто». И они и правда куда-то пошли. Я просто поверить не могла. Так по-торгашески. «Ты никто, ты ничего не можешь сделать для нас, так что мы пошли». Все это было невыносимо. Я смотрела на фрукты, лежавшие на столе, и все, о чем я могла думать: «Господи, всю ночь тут были крысы, крысы бегали повсюду, а эта еда тут лежала. По этой еде ползали крысы». Наконец я увидела Патти. Она разговаривала с Томом Верленом. Патти писала мне о Томе Верлене, так что я уже была в курсе. И вот она говорила с ним, и говорила, и говорила. А я стояла неподалеку, и она знала, что я стою неподалеку. Наконец она пошла в мою сторону, и я уже решила, что она идет поговорить со мной, но тут двадцатидвухлетний парень отловил ее и сказал: «Послушай, Патти, блин, мне надо сказать тебе, блин, моя подружка хотела прийти сюда, блин, она, блядь, настоящая звезда, знаешь, она настоящая звезда, а она не пустили ее, потому что она звезда, они знают, что она звезда и ни хуя ее не пустили, блядь». И Патти на полном серьезе начала разговаривать с этим парнем. Я не могла поверить. Я стою тут, а она не идет говорить со мной. Я решила, что все, шагнула вперед и сказала: «Патти». Я выставила вперед руку, изобразила наше обычное приветствие, типа как рукопожатие у парней. Она сказала: «Вау, Пенни, блин, вау, блин, ты выглядишь совсем как раньше, блин, совсем как раньше». Я сказала: «Да, ты тоже». Но я не чувствовала между нами связи. Словно между нами стеклянная стена. А она сказала: «Так, пойду схожу за сигаретой, сейчас вернусь». Она пошла дальше разговаривать с Томом Верленом, и уже не вернулась. Я стояла как дура и думала: «Какого черта я тут забыла? Мне тут не нравится». Как только я это поняла, я подошла к Патти и сказала: «Патти, извини, я пойду. Не хочу тут оставаться. Я просто так зашла, повидаться с тобой». Она сказала: «Погоди минутку, блин, ты куда? Ты куда?» Я сказала: «Ну, просто пора идти». А Патти сказала: «Ну, где ты сейчас живешь? В Испании? Или в Мэне? Где ты живешь-то?» Я сказала: «В Мэне». И она: «Ах, Пен, Пенни, блин, я себя плохо чувствую, плохо себя чувствую, живот болит, жуть». Я положила руку ей на живот и сказала: «В чем дело, Патти?» Она сказала: «Блин, знаешь…» Я смотрела на нее и неожиданно меня осенило, кем она была, — и вот кем она была для своих друзей, тем же она стала для публики. И она уже не могла стать такой для меня — потому что она была для всех. И я поняла, что такое для нее увидеть кого-то вроде меня, кого-то, кто знал ее раньше, когда шестьдесят человек вокруг нее говорят ей, что, мол, она — самая классная штука со времен изобретения тостера, — она просто не могла меня видеть. И мне ее было очень жаль. Но я все равно не хотела там оставаться. Так что я побрела на улицу. У меня не было денег. Точнее, было восемь долларов в кармане, но на них мне еще надо было добраться до Мэна, поэтому я остановила такси, и спросила у таксиста: «Мне надо на Четырнадцатую стрит и Седьмую авеню, сколько будет стоить?» Он сказал: «Примерно десять долларов». Я сказала: «Обидно. У меня совсем нет денег». Так что я пошла пешком, было четыре утра, и тут неожиданно рядом затормозило такси, и Ли Чайлдерс оттуда закричал: «Пенни, ты куда идешь? Залазь!» Я сказала: «Вау, класс!» Ну, типа мой персональный спаситель. Так что я залезла, а там сидела девчонка, такая тощая девчонка в майке с Патти Смит. У нее была истерика, она вопила: «Не могу поверить, господи, пиздец, я, я, я, блядь, говорила с Патти, Я ГОВОРИЛА С ПАТТИ!» Я вроде бы смотрела на нее, но она по уши ушла в себя. Ли представил нас друг другу, сказал: «Это Патти, она делает майки с Патти Смит». Я сказала: «А, клево. Здорово, на майке фотография Патти Смит». Ли сказал девчонке: «Я хочу познакомить тебя с Пенни. Пенни — близкий друг Патти Смит. Ты хочешь познакомиться с Пенни, потому что она старый друг Патти». Я подумала: не хочу знакомиться с этой девкой. Мне она совершенно неинтересна. А она посмотрела на меня и сказала: «Вау, ты знаешь Патти? В смысле, ты правда Я сказала: «Что? Ну, я не знаю. Что ты хочешь услышать, я ничего не знаю». Она сказала: «Блин, я говорила с Патти, блин, я Я заорала: «ОСТАНОВИТЕ НА ХУЙ МАШИНУ! ОСТАНОВИТЕ МАШИНУ!» Ли сказал: «Ты куда?» Я сказала: «Не куда, а откуда». И я вылезла, пошла пешком, шла и думала: «Черт, что же за хуйня творится?» |
||
|