"Геннадий Мельников. Рефлекс цели" - читать интересную книгу автора

оборачиваясь, представляю, как он сейчас топчет немытыми ногами мое
одеяло, а следом за ним тянется на пол мятая простыня. Но его лучше не
заводить, а то опять начнет трястись и пускать пену, как тот раз, только
испортит весь завтрак.
Гурьбой вваливаются из умывальной ребята. Вэсли заканчивает третий
анекдот: "...конечно, говорит, пойдем, если ветра не будет". Даже Стивен и
тот улыбается, хотя до него обычно доходит на третьи сутки, как до
страуса.
Заспанный дневальный прокричал сквозь гам от дверей:
- Давай заканчивай и вываливайся на построение!
Выходим на плац, ежась от промозглой сырости. Туман опустился еще
ниже и валит, как дым, клубами на расстоянии вытянутой руки. Не верится,
что где-то там, за сопками, солнце. Мир сжался до размеров плаца, и,
кажется, что он таким был и будет всегда.
Появился Хаутон. Как обычно - руки за спиной, а на лице такое
выражение, будто он мучительно пытается что-то вспомнить, но это ему никак
не удается. Скомандовал "направо" и повел в столовую. Можно было бы и не
строем, если учесть наше положение и численность, но с Хаутоном спорить не
стоит; после шести месяцев джунглей у него в голове что-то сдвинулось, и
теперь он только и знает, что рыскает вечерами по ближайшим холмам и
стреляет скунсов. Говорят, что они все становятся такими, все, кто хотя бы
немного побывал в том зеленом аду; некоторые, спустя время, приходят в
норму, а у большинства, как у Хаутона, остается на всю жизнь. Таких как он
и рассылают взводными подальше от начальства в глухомань наподобие нашей.
Хорошо еще, что он днями не вылезает из штабной комнаты - сидит, как сыч
за столом, положив перед собою кольт, - и появляется только при
построениях перед нарядом, да чтобы отвести нас в столовую.
А в остальном все не так уж и плохо. С тех пор, как издали приказ о
рассредоточении всех войсковых группировок, вплоть до взводов, жить стало
веселее, не то, что в лагере на побережье. Не знаю, как там на счет
атомной неуязвимости - мне лично все равно; испаряться в одиночку или с
целой дивизией. А в смысле жратвы дело значительно улучшилось. И если бы
еще не эти проверки и "пустышки", когда даже нельзя вырваться к девочкам
на ближайшую ферму, то было бы совсем хорошо.
Обивая с ног песок у порога, входим в столовую. Запах вареных бобов
со свининой и свежезаваренного кофе щекочет ноздри. Рассаживаемся за
деревянными столами, покрытыми зеленым пластиком, и погружаемся в читку
афоризмов, имен, дат и ругательств, выцарапанных на их поверхности
поколением сидевших здесь до нас военнослужащих. Я уже знаю почти все
надписи наизусть, и мне понятно это стремление - оставить после себя хоть
что-нибудь в этом проклятом мире, пусть даже если это будет ругательство,
выведенное вилкой на столе.
Пока там дневальные по кухне спорят у раздаточного окна, достаю из
кармана потрепанную книгу без переплета. Я не знаю, кто ее принес в
казарму и зачем. Сколько помню, ее перекладывали с окна на окно, вырывая
по мере надобности листы, но ни разу не видел, чтобы ее кто-то читал. Да и
кто бы мог ею заинтересоваться, если кроме комиксов и порнографии нам
ничего больше не требуется? Я как-то пытался было спасти несколько ящиков
настоящих книг, которые плесневели в каптерке у Бишопа, но во время
переезда с побережья они куда-то задевались. Скорее всего их использовали