"Геннадий Мельников. В страну Восточную придя... (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

к середине мая, глазам своим не поверили - добрые три версты готовы были. И
далее, до Второй речки, только рельсы уложить.
Тут весть пришла - царевич едет, дорогу закладывать будет. Чего-то ее
закладывать, когда она уже полным ходом строится?
Накормили в тот день их чуток получше, кашу коровьим маслом заправили.
Велели рубахи праздничные надеть, хари, как Кириллович-десятник выразился,
умыть почище, усы-бороды подрезать, да не сверкать дырами. Вдоль дороги за
войском и полицией выстроили, изображать народ ликующий. Как раз на их
участке, в Куперовской пади, у рельса последнего, елок, вчера нарубленных, в
землю для красы повтыкали, шнур золотой натянули, чтобы народ любопытный
верноподданный не лез царевичу под ноги, жандармов часто с саблями поставили
и моряков военных, порядка для. К полудню, крепко выспамшись, подкатило
высокое начальство в мундирах парадных, в орденах, галунами золотыми
обшитое.
Данила Буяный толкнул Андрея локтем в бок и говорит, - Смотри, вон тот,
хлюст прыщеватый, с ногами тонкими в блестящих сапожках, и есть царевич
Николай. А рядом с ним королевич греческий. Вот они-то и есть пауки главные,
кровь из народа сосущие. А наши подрядчики Кауровы, Фомины, Дунаевы, Поповы
и Кирилловичи - десятники - так, клещи мелкие. От них просто будет
избавиться. А вон те присосались - не выдерешь.
Андрей от него чуть в сторону не шарахнулся. Это про царевича-то, царя
завтрашнего. А у Данилы глаза презлые, рот сжат в тонкую ниточку. Стой,
говорит, дурашка. Мы вон как работаем, руки-ноги все побиты, а с животом
голодным ходим, дырами светимся, в лачугах живем. Они же всю жизнь палец о
палец не ударят, по заграницам катаются, во дворцах живут, не водку горькую,
вино-шампанское дуют стаканами, сардинами в жестянках закусывают...
Молчит Андрей, боязно - чего только от Данилы не наслушаешься. И впрямь
в каталажку с собой утянет, не зря Кауров предупреждал загодя.
Потом царевич тачку махонькую, изукрашенную, до половины землей
насыпанную, сажени две прокатил, вывалил, лопатой ковырнул, сел в
голубенький вагончик к паровозу прицепленный и укатил себе пьянствовать. А
Андрей с Данилой в свой барак пешком поплелись по тропочке. Данила
злой-презлой идет, камешки пинает, хотя к обутке бережлив был.
- Чего ты яришься? - спрашивает Андрей. - Не барин ты, не генерал
какой-нибудь, мужик, и сам бог велел лаптями тебе грязь месить, руками на
хлеб зарабатывать...
- Я в Елисаветграде, в 0дессе на железной дороге работал. Ремонтным
рабочим, обходчиком. Там у нас народ подобрался - ого! Кружок был, книжки
вместе читали, обсуждали их. Правильные книжки, полицией запрещенные. И в
них написано, что все в мире трудом создано руками рабочих и крестьян. И
дома, и заводы, и одежда, обувка, пища, все-все. Но те, кто это делает,
разутые-раздетые ходят, с животами подтянутыми. А богатеи их труд
присваивают, жиреют, во дворцах живут, не как мы, в солдатских бараках,
тесных лачугах и норах земляных, словно звери. Наши дети чахоткой болеют, от
холода и голода мрут, а они пищу собакам скармливают, в выгребные ямы
выбрасывают. Почему так устроено? И кем? И как изменить?
- Но ты же знаешь, они нам работу дают, инструментом обеспечивают,
заботятся, где разместить нас, кормят, денежки платят...
- Совсем дураша ты, Андрей. Они нещадно грабят нас, обманывают,
работать заставляют по двенадцать-четырнадцатъ часов, себе просторные