РОДИНА ИЛИ СМЕРТЬ! В ВИХРЕ РЕВОЛЮЦИИ

В этой революции все было необычно, неожиданно, не­похоже на революции, которые время от времени сотря­сали политическую атмосферу латиноамериканских стран и о которых можно было бы сказать словами француз­ской пословицы: «Чем чаще они происходили, тем боль­ше все оставалось по-старому».

Были необычны эти повстанцы — бородатые, с длин­ными, пышными шевелюрами, увешанные оружием и амулетами, и их руководители — молодые красавцы, ум­ные и безумно храбрые. И вели они себя не так, как обыч­ные латиноамериканские «рыцари удачи»: они, кажется, всерьез намеревались искоренить продажность, корруп­цию и всякую гниль и сделать из Кубы самую передо­вую страну на континенте.

Подобные планы могли показаться трезвым наблюдателям несбыточной фантазией, ибо для того, чтобы из­менить Кубу, нужно было освободить ее от «опеки», от экономического контроля американских монополий. Но осуществить последнее было значительно труднее, чем свергнуть Батисту.

Первый день Че в Гаване — 2 января 1959 года — был днем радостным, хотя и тревожным. Население сто­лицы с неописуемым восторгом встретило своих освобо­дителей, диктатор и его ближайшие приспешники бежа­ли, гаванский гарнизон и полиция не оказали сопротив­ления повстанцам, однако противник все еще надеялся если не силой, то хитростью удержать власть.

В ночь с 1 на 2 января в столице произошли беспо­рядки, грабежи. В городе затаились батистовцы. Генерал Кантильо и полковник Баркин ушли в подполье, все еще надеясь при помощи своих американских покровителей стать хозяевами положения.

К власти рвались и другие группировки. Пытаясь укрепить свои позиции, сторонники Революционного сту­денческого директората захватили президентский дворец и университетский городок в Гаване.

Днем позже повстанцы провозгласили в освобожден­ном Сантьяго временным президентом республики судью Мануэля Уррутию, который, будучи членом трибунала во время процесса над Фиделем Кастро и другими участ­никами нападения на казармы «Монкада», высказался за их освобождение и с тех пор считался противником Батисты.

Тем временем в Гаване Че вместе с Камило пытаются сплотить революционные силы и разоружить воинские части и полицию. В первом же заявлении по телевидению Че говорит о необходимости создать революционную ми­лицию, которая должна заменить полицию тирана. Повстанцы при содействии населения вылавливают бати­стовских палачей, которых «поселяют» в «Кабаньи» под охрану бойцов восьмой колонны.

3 января находившийся проездом в Гаване лидер Чи­лийской социалистической партии, нынешний президент Чили Сальвадор Альенде через Карлоса Рафаэля Родригеса, который договорился о встрече, посетил в «Кабанье» Че. Эта встреча была первым после победы революции контактом Че с видным представителем латиноамерикан­ского национально-освободительного движения. Семь лет назад благодаря рекомендательному письму Альенде Че смог выехать из Эквадора в Гватемалу. Теперь его длин­ное путешествие по странам Латинской Америки закон­чилось в Гаване, городе, которого он до этого совершенно не знал и судьба которого в известной степени находи­лась в его руках.

Че произвел на Альенде неизгладимое впечатление. Особенно поразило Альенде, врача по образованию, что прославленный повстанческий командир был тяжело бо­лен астмой.

Об этой встрече Альенде рассказывает: «В большом помещении, приспособленном под спальню, где всюду вид­нелись книги, на походной раскладушке лежал голый по пояс человек в зелено-оливковых штанах, с пронзитель­ным взглядом и ингалятором в руке. Жестом он попро­сил меня подождать, пока справится с сильным присту­пом астмы. В течение нескольких минут я наблюдал за ним и видел лихорадочный блеск его глаз. Передо мной лежал, скошенный жестоким недугом, один из великих борцов Америки. Потом мы разговорились. Он без рисов­ки мне сказал, что на всем протяжении повстанческой войны астма не давала ему покоя. Наблюдая и слушая его, я невольно думал о драме этого человека, призван­ного свершать великие дела и находившегося во власти столь неумолимой и беспощадной болезни».

Здесь же, в коттедже, где всего лишь несколько дней тому назад жил батистовский комендант «Кабаньи», по­сетил больного Че корреспондент «Правды» Василий Чичков, который так писал об этом в своей книге «Заря над Кубой»:

5 января в Гавану прибыл временный президент Уррутия. Не без труда его удалось поселить в президент­ском дворце, занятом сторонниками Студенческого дирек­тората. Уррутия объявил о назначении кабинета мини­стров во главе с премьером Хосе Миро Кардоной. В правительстве большинство портфелей получили пред­ставители буржуазии, вовсе не заинтересованные в осуществлении революционных преобразований. Но, по крайней мере, это не были батистовцы, реальная же власть на местах повсеместно переходила в руки деяте­лей Повстанческой армии, в частности, губернаторами провинций назначались активные участники повстанче­ской борьбы. Сам Фидель Кастро и другие руководители Повстанческой армии в правительство не вошли. Че по­лучил на первый взгляд весьма скромное назначение: на­чальником военного департамента крепости «Кабанья», или, точнее, ее комендантом, Камило стал командую­щим сухопутными повстанческими силами.

В стране, таким образом, образовалось как бы двоевла­стие: с одной стороны — буржуазное правительство, не располагавшее реальной властью, с другой стороны — Повстанческая армия и связанное с нею «Движение 26 июля», которые все больше подчиняли своему контро­лю различные рычаги управления страной.

Представители крупной буржуазии стали группиро­ваться вокруг президента Уррутии и премьер-министра Миро Кардоны, а антиимпериалистические силы — во­круг лидеров Повстанческой армии. Поляризация сил должна была привести к столкновению этих двух лаге­рей, однако исход такого столкновения пока был не ясен. 8 января в Гавану приехал Фидель Кастро. Все на­селение столицы вышло на улицы, чтобы приветствовать повстанческого вождя. В тот же день Фидель выступил перед жителями столицы, заполнившими территорию крепости «Колумбия». Он призвал всех революционеров к единству. В этой речи Фидель упомянул и Че, назвав его «подлинным героем» революционной войны против Ба­тисты.

9 января из Буэнос-Айреса прилетела на Кубу Селия, мать Че. Сын ее встретил в аэропорту, повез в «Кабанью», показал красавицу Гавану. Селия увидела сына возмужа­лым, сильным, уверенным в себе, настоящим борцом, та­ким, каким она всегда хотела видеть своего первенца.

Она спрашивала его про астму, но Че отшучивался, заверял ее, что кубинский климат и сигары действуют «губительно» на его болезнь.

Че познакомил Селию с Алеидой Марч. Спросил:

— Она тебе нравится?

— Очень, такая юная, прелестная и храбрая!

— Мы скоро поженимся.

— А как же Ильда, Ильдита?

— Ильде я сообщил, она отнеслась с пониманием к свершившемуся, согласилась оставить нам Ильдиту.

Революция победила, но борьба за осуществление ре­волюционных идеалов только начиналась. Фидель Кастро и его единомышленники хорошо усвоили ленинское по­ложение о первой и самой неотложной задаче каждой подлинно передовой революции — о необходимости сло­мать буржуазную государственную машину. Сердцевиной этой машины на Кубе были преторианская армия, поли­ция, многочисленные тайные службы. Народ ненавидел их и поэтому с одобрением встретил решение об их раз­оружении, а затем и роспуске. Батистовская армия пере­стала существовать, а американскую военную миссию, которая на протяжении многих лет муштровала эту ар­мию, Фидель просто уволил за бездарность и некомпе­тентность.

— Убирайтесь восвояси, — сказал членам миссии Фи­дель. — Мы не нуждаемся в ваших услугах, ведь ваших подопечных — батистовских вояк повстанцы разгромили. Как военные советники вы провалились.

Теперь следовало примерно наказать батистовских па­лачей, руки которых были обагрены кровью кубинских патриотов. За семь лет пребывания Батисты у власти бы­ло замучено и убито около 20 тысяч кубинцев. Палачи должны были ответить за свои злодеяния: их наказания требовал народ, повстанцы неоднократно заверяли, что преступники не уйдут от возмездия. Были учреждены революционные трибуналы, которые судили этих преступ­ников со строжайшим соблюдением всех норм правосу­дия. Подсудимым предоставлялось право приглашать в качестве защитников лучших адвокатов, вызывать любых свидетелей, оправдываться перед трибуналом. Процессы проходили открыто, в присутствии народа, журналистов, иногда передавались по телевидению. Характерно, что улики против подсудимых были столь неопровержимы, что почти все они признавали себя виновными в совер­шенных преступлениях. Наиболее одиозных палачей рев­трибуналы присуждали к высшей мере наказания — рас­стрелу.

Батистовские палачи в своем подавляющем большин­стве были агентами американских разведывательных ор­ганов. Наказание их вызвало вопли негодования в Соеди­ненных Штатах. Инспирируемая правящими кругами пе­чать этой страны стала обвинять кубинских повстанцев в чрезмерной жестокости, пристрастии к кровопролитию, бесчеловечности.

В самой Кубе, где со свержением Батисты существо­вала свобода печати, противники революции тоже призы­вали во имя гуманизма и христианского милосердия не «проливать больше крови кубинцев» и пощадить жизнь тем, кто пытал, истязал и убивал патриотов. А так как эти преступники содержались в «Кабанье», где засе­дали ревтрибуналы, а комендантом «Кабаньи» был Эр­несто Че Гевара, то, естественно, главный огонь реакции и ее американских покровителей был направлен против него. Для всех этих темных сил Че — аргентинец, за­щитник гватемальской революции, участник повстанче­ской борьбы на Сьерра-Маэстре, освободитель Санта-Кла­ры — был не иначе как «рукой Москвы», агентом, за­сланным на Кубу, чтобы превратить ее в «колонию крас­ного империализма».

Кампания против Че принесла больше вреда, чем пользы, его противникам. Популярность и авторитет Че и других вождей революции неуклонно росли в народе. Трудящиеся с неподдельным энтузиазмом поддерживали действия Фиделя Кастро и его соратников. Выступления революционных вождей собирали огромные массы народа. Че также выступал в самых различных аудиториях. Од­ним из первых его публичных выступлений в Гаване была речь в Коллегии врачей 16 января.

Врачи считали его своим коллегой, да и он сам в первые месяцы пребывания в Гаване, подписываясь, ставит перед своей фамилией титул доктора, а «Че» пишет в скобках после имени. Но вскоре он меняет свою подпись, вместо «доктор» пишет «майор», а с «Че» снимает скоб­ки. И действительно, какой из него доктор, если он за­нимается теперь только политической и военной деятель­ностью? Что же касается медицины, то его интересует только ее социальный аспект, а именно: чтобы она слу­жила не эксплуататорским классам, а народу. Об этом он говорил в своем выступлении перед гаванскими врачами.

В этой же речи Че, как бы отвечая на нападки реак­ционеров, объясняет свое участие в повстанческом дви­жении своей приверженностью идеалам Хосе Марти — этого апостола кубинской независимости, выступавшего за тесный союз всех народов Латинской Америки в борь­бе за свободу. «Где бы я ни находился в Латинской Аме­рике, — сказал в своем выступлении Че, — я не считал себя иностранцем. В Гватемале я чувствовал себя гвате­мальцем, в Мексике — мексиканцем, в Перу — перуан­цем, как теперь кубинцем на Кубе, и здесь, и всюду — аргентинцем, ибо не могу забыть матэ и асадо,[32] такова моя характерная особенность».

Этот аргентинец как бы являлся полномочным пред­ставителем всей Латинской Америки в кубинской рево­люции. Его присутствие на острове Свободы, как все чаще стали называть родину Фиделя Кастро, символизировало латиноамериканский характер кубинской революции, подчеркивало, что эта революция является переломной ве­хой не только в истории Кубы, но всей Латинской Америки.

Че одним из первых указал на континентальное зна­чение кубинской революции, которая показала, что про­фессиональную преторианскую армию может одолеть не­большая, но готовая на любые жертвы группа революцио­неров-повстанцев, если она пользуется поддержкой на­рода. Куба подтвердила, что для победы революции в от­сталой аграрной стране необходима поддержка не только рабочих, но и крестьян, составляющих большинство насе­ления. Поэтому первейший долг революционеров — рабо­тать среди крестьян, превратить их в опору революции. Выступления Че настораживали американских монополистов, которые все еще надеялись «облагоразумить» бородачей, действуя через соглашательские элементы в кубинском правительстве. Дальнейшие события показали, что этим надеждам не суждено было осуществиться.

9 февраля по требованию руководителей Повстанче­ской армии правительство издало закон, согласно которо­му за заслуги перед кубинским народом Эрнесто Геваре предоставлялось кубинское гражданство и он уравнивал­ся в правах с урожденными кубинцами.

12 февраля Че выступил по телевидению. Он заявил, что глубоко тронут присвоением ему кубинского граждан­ства, чести, которой в прошлом был удостоен только один человек — доминиканец генерал Максимо Гомес, главно­командующий Армии национального освобождения в пе­риод войны за независимость. Теперь, сказал Че, он счи­тает своей главной задачей бороться за осуществление аграрной реформы. На Кубе две тысячи латифундистов владеют 47 процентами всей земли, а 53 процента при­надлежат всем остальным землевладельцам. Иностранные монополии владеют поместьями в десятки тысяч гекта­ров. С этим будет покончено, крестьяне получат землю. Если власти не осуществят аграрную реформу, то кре­стьяне сами возьмут землю, которая принадлежит им по праву.

Днем позже было объявлено об уходе в отставку пра­вительства Миро Кардоны, который саботировал осуще­ствление социальных преобразований. Пост премьер-ми­нистра занял Фидель Кастро. Это была большая победа всех народных сил, требовавших углубления революцион­ного процесса, и поражение тех, лозунгом которых было «Ни шагу вперед!»,

16 февраля 1959 года, вступая в должность премьер-министра, Фидель Кастро заявил, что в ближайшее вре­мя будет принят радикальный закон аграрной реформы. Революция намеревалась идти вперед, несмотря на все растущее сопротивление реакции, уповавшей на то, что правящие круги Соединенных Штатов не допустят, что­бы у них «под носом» творились такого рода «безобразия».

11 февраля газета «Революсьон», орган «Движения 26 июля», напечатала статью Че «Что такое партизан?». В этой статье, написанной еще в горах, Че реабилити­рует слово «партизан». Дело в том, что на Кубе в от­личие от других стран Латинской Америки партизанами называли добровольцев, поддерживавших испанские войска в борьбе с патриотами в период войн за независи­мость. А патриотов называли повстанцами. Теперь пар­тизаны — борцы за народное дело, писал Че, это те, кто сражался в Сьерра-Маэстре, это Повстанческая армия. Со свержением Батисты партизаны решили только одну из своих важных задач, другую — аграрную рефор­му — им еще предстоит осуществить, и за нее им следует сражаться с таким же упорством, решительностью и самопожертвованием, с каким они сражались против ба­тистовской диктатуры. Сила партизан, подчеркивал Че, в их связи с народом, в поддержке народа.

Появление этой статьи в печати знаменует начало ак­тивной литературно-публицистической деятельности Че, которой он отдавался со всей свойственной ему револю­ционной страстностью на протяжении последующих пяти лет, проведенных им на Кубе.

Литературное наследие Че разнообразно по жанрам и содержанию и обширно по объему. Это работы по тео­рии, стратегии и тактике партизанской войны; книга вос­поминаний о партизанской борьбе против Батисты («Эпи­зоды революционной войны»), написанная в лучших реа­листических традициях латиноамериканской литературы; статьи-фельетоны (за подписью «Франко-тирадор» — «Свободный стрелок»), разоблачающие политику империа­лизма США и его подпевал; доклады и лекции по вопро­сам кубинской истории, внешней политики, экономиче­ского, государственного и партийного строительства; отчеты о зарубежных поездках; выступления на заседа­ниях коллегии министерства промышленности; предисло­вия к различным книгам; письма. К этому следует доба­вить знаменитый «Боливийский дневник». Опубликован­ное литературное наследие Че превосходит сто печатных листов, хотя многое из написанного им еще не увиде­ло света.

Че в своих работах стремился обобщить опыт парти­занской войны на Кубе, использовать его для дальнейше­го развития революционного процесса в Латинской Америке.

Этот опыт он следующим образом вкратце сформули­ровал в статье, специально написанной для советского издания, «Куба. Историко-этнографические очерки» (Москва, 1961):

Че правильно считал, что кубинская революция яв­ляется не «случайностью», а закономерным явлением, открывающим этап народных, антиимпериалистических революций в Латинской Америке, и что поэтому опыт кубинской революции имеет не только местное, но и кон­тинентальное значение. Прав был Че и тогда, когда обра­щал внимание на необходимость превращения крестьян­ства в активного революционного союзника рабочего клас­са. Вызывает, однако, сомнение тезис, что партизанская война на Кубе началась, когда объективные и субъектив­ные условия взятия власти народными силами еще не со­зрели, то есть, по существу, преждевременно.

Старая английская пословица гласит, что доказатель­ством существования пудинга является возможность съесть его. Перефразируя ее, можно сказать, что доказа­тельством существования объективных и субъективных условий для победоносной партизанской борьбы является победа революционных сил. Правда, математического соответствия здесь нет и быть не может. Революция может потерпеть поражение и при наличии объективных и субъ­ективных условий для ее осуществления — в силу самых различных причин: ошибок стратегического или так­тического порядка (вспомним знаменитые слова В. И. Ленина о том, что власть нужно брать 25 октября, ни днем раньше, ни днем позже), иностранной интервен­ции (вспомним судьбу Венгерской советской республи­ки) , раскола революционных сил, гибели ее вождей и т. д.

Возможна и другая ситуация, а именно когда смелое, решительное выступление революционного авангарда па­рализует волю противника к сопротивлению, вносит раз­лад в его стан, активизирует народные массы и позволяет им одержать победу. Латиноамериканская практика знает и «перуанский вариант» захвата власти глубоко засекре­ченной, сравнительно узкой группой военных-патриотов без каких-либо контактов с широкими массами.

В этом вопросе победа — вот определяющий крите­рий закономерности действий революционных сил. Побе­дителей не судят! Победившую революцию было бы не­лепо обвинять в том, что она началась несвоевременно.

Вопрос о путях революции в Латинской Америке тре­бует более глубокого изучения с учетом того обстоятель­ства, что во многих странах насильственный захват вла­сти является скорее традицией, правилом, чем исклю­чением.

Этот вопрос более сложен, чем может показаться с первого взгляда. Разгадать пути развития революции в Латинской Америке сразу же после свержения Батисты было не так просто. Сегодня, когда, кроме кубинского, имеется еще чилийский и перуанский опыт, столь несхо­жие по форме, хотя и родственные по своей сути, мож­но сказать, что в этом вопросе возможны самые различ­ные варианты. Конечно, было бы смешно винить Че в том, что он не мог предвидеть чилийского или перуанского вариантов, как неправильно было бы винить и тех, кто в 1956 году не мог предусмотреть победы Фиделя Кастро. Революционеры, даже одаренные, не ясновидцы, а жизнь всегда богаче любой, даже архиверной теории.

Но не будем слишком усложнять нашей задачи, мы пишем не политический трактат, а биографию, жизнеопи­сание Эрнесто Че Гевары. В главном он, конечно, был прав, а главное заключалось в том, что с победой кубин­ских повстанцев социализм шагнул в Латинскую Амери­ку и что теперь этот континент вступил в полосу народ­ных антиимпериалистических революций.

Литературное наследие Че свидетельствует не только о его неуемной энергии, но и о всесторонней культуре, глубоком знании марксистской литературы, истории Ку­бы и других стран Латинской Америки, международной обстановки. Че не был начетчиком, рабом цитаты. Он всегда исходил из анализа конкретной действительности, стремился увидеть в ней ростки нового, использовать их для дела революции, во имя которой он жил и боролся и которой одной, и только ей одной, отдавал себя всего без остатка. Он был солдатом революции, революции он служил, вне революции себя не мыслил. И все, что он писал говорил и делал, должно было служить революции.

Как политический писатель и мыслитель Че пред­ставляет собой новое явление в Латинской Америке. Ему чужды ложный пафос, многоречивость, сентименталь­ность, провинциализм, свойственные буржуазным деяте­лям. Стиль его работ скуп, он впечатляет не столько раз­личного рода гиперболами, метафорами, сколько силой логического убеждения. Че, несомненно, был талантли­вым литератором, однако, когда руководство Союза писа­телей и артистов Кубы (УНИАК) предложило ему всту­пить в эту организацию, Че отказался, сославшись на то, что он не является «профессиональным литера­тором».

Че считал, что настоящий революционер-коммунист, тем более руководитель, должен отличаться скромностью и быть бессребреником. Причем эта скромность должна быть не показной, а подлинной. В этом вопросе Че не допускал никаких компромиссов. Эти его качества прояв­лялись в самой разнообразной, подчас неожиданной форме.

В начале марта 1959 года Че дошел до состояния поч­ти полного физического истощения. Непрекращающиеся приступы астмы, отсутствие нормального отдыха — все это угрожающе подрывало его здоровье. Опасаясь за его жизнь, боевые товарищи чуть ли не силой заставили Че подлечиться и отдохнуть, выделив для этого виллу в при­городе Гаваны. Вилла принадлежала до революции од­ному из батистовских сатрапов, у которого была конфис­кована как собственность, приобретенная на незаконные средства. Реакционная печать не преминула отметить, что Че, поселившись в вилле, дескать, не прочь попользовать­ся благами бывшего батистовского прихвостня.

Че немедленно среагировал на эту грязную инсинуа­цию. В письме, опубликованном в газете «Революсьон» 10 марта 1959 года, он заявил, что в связи с болезнью, которую приобрел не в притонах или игорных домах, а работая на благо революции, был вынужден пройти курс лечения. С этой целью ему предоставлена властями вил­ла, ибо жалованье 125 песо (долларов), получаемое им как офицером Повстанческой армии, не позволяет ему снять необходимое помещение за свой счет. «Эта вилла принадлежит бывшему батистовцу, она шикарна, — пи­сал Че. — Я выбрал наиболее скромную, но все же сам факт, что я в ней поселился, может вызвать негодо­вание. Я обещаю, в первую очередь народу Кубы, что покину этот дом, как только восстановлю свое здоровье…»

Че не брал каких-либо гонораров за свои работы, опуб­ликованные на Кубе. Гонорары же, которые он получал за границей, передавались им кубинским общественным или зарубежным прогрессивным организациям (так, на­пример, гонорар за книгу «Партизанская война», издан­ную в Италии, был передан им итальянскому Движению сторонников мира).

Когда профессор Элиас Энтральго из Гаванского уни­верситета пригласил однажды Че выступить перед сту­дентами с лекцией и сообщил, что за это выступление ему будет переведена определенная сумма денег, Че ответил ему вежливым, но крайне резким письмом.

«Мы с вами, — писал Че профессору Энтральго, — стоим на диаметрально противоположных позициях в на­шем понимании, каким должно быть поведение револю­ционного руководителя… Для меня непостижимо, чтобы партийному или государственному деятелю предлагалось денежное вознаграждение вообще за какую-либо работу. Что касается меня лично, то самым ценным из всех воз­награждений, полученных мною, является право принад­лежать к кубинскому народу, которое я не сумел бы выразить в песо и сентаво».

Однажды, когда на Кубе ввели карточки на продо­вольствие, в присутствии Че его подчиненные обсуждали размеры продуктовой квоты, получаемой каждой семьей. Некоторые жаловались на скудное количество продуктов, отпускаемых по карточкам. Че возражал, в качестве до­казательства указывал, что его семья не чувствует недо­статка в продуктах.

Кто-то в шутку сказал: «Ты, как начальник, навер­няка получаешь повышенную квоту».

Че возмутился. Однако на следующий день он тем же товарищам сообщил:

— Я проверил. Действительно, оказалось, что моя семья получала повышенную квоту. Теперь с этим безо­бразием покончено.

На первый взгляд могло показаться, что подобные «уравнительные» идеи Че были проявлением своего рода «левачества». В действительности же они только отра­жали стремление его и других единомышленников Фи­деля Кастро, полностью их разделявших, показать наро­ду, что они служат ему не из корыстных побуждений, а движимые сознанием революционного долга. В одной из своих речей после победы над Батистой Фидель Кастро говорил, что кубинский народ привык видеть в «революционере» — а так называли себя участники различных переворотов — нахального вида упитанного детину, часто вооруженного большим пистолетом. Он сло­няется по приемным министерств, требуя себе «за заслу­ги» различного рода поблажки, привилегии и вознаграж­дения. Такого рода «революционер» превращался в обще­ственного паразита, вызывая недоверие и презрение народа.

Но если такими были рядовые «революционеры» про­шлого, то что говорить о тех, кто правил республикой после завоевания независимости, вроде генерала Мачадо, сержанта Батисты и им подобных «друзей народа». Власть означала для них в первую очередь возможность обогатиться, превратиться в миллионеров, утолить их низменные страсти.

Революционеры 1959 года были прямой противополож­ностью подобным спекулянтам от революции. Для себя они не желали ни почестей, ни богатства, ни какой-либо другой выгоды, а только права бескорыстно служить на­роду. Друзья и враги, народ пристально следили за каждым шагом вождей революции, пытаясь по их сло­вам и делам разгадать: это обычная «революция» или это какая-то новая, настоящая, другая революция, о ко­торой мечтали, но которой до сих пор еще не знали. Причем для определения характера революции личное по­ведение, образ жизни революционных вождей имели не меньшее значение, чем те высокие принципы, которые они провозглашали и защищали.

Новые революционные вожди не могли уподобиться католическим священникам, советовавшим своим овечкам следовать благим пожеланиям, а не их делам. Их слово не должно было расходиться с делом. Их главная сила была в моральном превосходстве над противниками.

Че прекрасно отдавал себе отчет в этом. И если ку­бинские товарищи не могли позволить себе, чтобы на них пало подозрение в политическом лицемерии, то тем более не мог себе этого позволить он, «урожденный куби­нец» по президентскому декрету.

Но, кроме всех этих политических аргументов в поль­зу спартанского образа жизни, которого придерживался Че, была еще его личная склонность к простоте, к скром­ности в быту, свойственная ему антипатия ко всякого рода излишествам, роскоши и даже элементарным удоб­ствам. Он действительно умел властвовать над своими физическими потребностями, довольствовался самым необ­ходимым, не придавал никакого значения внешним атри­бутам благополучия.

Но это вовсе не означало, что Че был аскетом, ко­торому были чужды обычные человеческие радости.

2 июня 1959 года на скромной гражданской цере­монии, где присутствовали Рауль Кастро, его жена и участница партизанской войны Вильма Эспин и несколь­ко других близких друзей, Че оформил свой второй брак—с юной партизанкой Алеидой Марч, которую впер­вые встретил в одном из боев в горах Эскамбрая. После отплытия Че на «Гранме» Ильда вернулась в Перу. У нее были свои интересы и друзья. Между тем Сьерра-Маэстра превратила Че в кубинца, женитьба на Алеиде как бы освящала и подтверждала его намерение пустить свои корни на острове Свободы. Че был любящим, преданным мужем, заботливым отцом. За пять лет совместной жизни Алеида подарила ему четырех детей — двух дочек и двух мальчиков. Ильдита, дочь от первого брака, также жила с ними. Немногие свободные от работы часы Че прово­дил дома в кругу своей семьи.

Этот железный революционер любил не только своих детей, но детей вообще, детей трудящейся Кубы, о ко­торых он неоднократно говорил как о надежде револю­ций, как о ее наследниках, как о тех, кто будет продол­жать ее бессмертное дело.

И дети тоже любили его, писали ему со всех концов Кубы. Всем своим детским корреспондентам Че отвечал, отвечал всерьез, как взрослым, как равный равному. В архиве Комиссии по увековечению памяти Че при ЦК КПК хранятся десятки писем кубинских школьников к Че и копий его ответов. Мы приведем только один из таких ответов десятилетнему ученику школы в селении Агуакатэ, провинция Гавана, пославшему на имя Че в конверте 50 сентаво в Фонд по укреплению экономики Кубы. Письмо с монетой почта вернула мальчику, который вновь послал его Че, но уже с почтовым пере­водом на указанную сумму. На этот раз оно нашло адресата, который 19 мая 1960 года ответил своему корреспонденту:

О чем думал Че в эти первые месяцы после победы революции?

Он считал, как и Фидель Кастро, что в первую оче­редь следует бороться за углубление революции, за заме­ну старого буржуазного правительственного аппарата но­вым, преданным народу; бороться за замену старой ар­мии — новой, революционной, костяком которой должна служить Повстанческая армия; бороться за осуществле­ние реформ, подрывающих позиции американского капитала и местных эксплуататоров, в том числе за радикаль­ную аграрную реформу; бороться за установление друже­ских дипломатических, экономических и культурных связей с Советским Союзом и другими странами социа­листического лагеря.

Эта программа совпадала с программой, которую от­стаивали коммунисты, объединенные в Народно-социали­стическую партию. Руководящее ядро Повстанческой армии и «Движения 26 июля», возглавляемое Фиделем Кастро, в которое входил и Че, претворяло в жизнь выше­указанную программу, преодолевая одновременно ан­тикоммунистические и антисоциалистические предрассуд­ки, во власти которых все еще находилась значительная часть населения Кубы.

Вспоминая царившую тогда на острове политическую атмосферу, Фидель Кастро в речи, посвященной 100-ле­тию со дня рождения В. И. Ленина (22 апреля 1970 г.), говорил:

«Не так далеки те времена, когда в результате долгих лет лживой и клеветнической пропаганды в нашей стране преобладала антимарксистская и антикоммунистическая атмосфера, получившая, к сожалению, широкое распро­странение.

Хотите, чтобы я привел вам пример? Вспомните пер­вые годы революции.

Иногда из любопытства мы спрашивали у разных лю­дей, в том числе и рабочих:

— Согласны ли вы с законом об аграрной реформе? Согласны ли вы с законом о квартплате? Согласны ли вы с национализацией банков?

Мы задавали вопросы последовательно, о каждом из этих законов.

— Согласны ли вы с тем, что банки, где находятся народные деньги, вместо того чтобы принадлежать част­ным лицам, должны быть в руках государства, чтобы эти средства использовались для развития экономики, в инте­ресах страны, а не тратились по желанию частных лиц, которые владеют банками?

Нам отвечали:

— Да.

— Считаете ли вы, что эти рудники должны принад­лежать кубинскому народу, а не иностранным компа­ниям, не каким-то типам, которые живут в Нью-Йорке?

— Да.

Таким образом, поддержку встречали каждый из ре­волюционных законов и все они вместе. Тогда мы задава­ли вопрос:

— Согласны ли вы с социализмом?

— О, нет, нет, нет! Никоим образом!

—Невероятно, насколько сильна была предубежденность. Вплоть до того, что человек мог соглашаться с сутью всего, что содержало в себе это слово, но не мог согла­ситься с самим словом».

Фидель Кастро и его единомышленники, осуществляя революционные преобразования, вызывали на себя огонь со стороны американских империалистов и их местных союзников, которые каждую реформу клеймили как ком­мунистическую, пытаясь под грязным флагом антикомму­низма мобилизовать население против революции.

Но маневры реакционеров не давали результатов. Ре­формы правительства Фиделя Кастро осуществлялись в интересах народа и находили поддержку в массах. В со­знании трудящихся слово «коммунизм» все больше ассо­циировалось с любимыми революционными вождями и революционными преобразованиями, открывшими пе­ред трудящимися путь к освобождению от социального гнета.

Чтобы ослабить революционный лагерь, Вашингтон и его агентура стремились во что бы то ни стало воспре­пятствовать единству революционных сил. Разумеется, они не препятствовали бы единству Фиделя Кастро и его единомышленников с правореформистскими антикомму­нистическими элементами типа президента Уррутии, премьера Миро Кардоны или некоторых «команданте» вроде Уберто Матоса, которые выдавали себя за револю­ционеров. Но они всячески мешали их единству с Народ­но-социалистической партией, которую во что бы то ни стало стремились изолировать, закрыть ей дорогу в пра­вительство, не допустить в профсоюзы и другие массо­вые организации, в новые органы государствен­ной безопасности и в Повстанческую армию. Изоля­ция Народно-социалистической партии, руководите­ли и члены которой полностью разделяли и поддержива­ли политику революционного правительства, должна бы­ла, по замыслу реакции, в свою очередь, ослабить пози­ции Фиделя Кастро и его единомышленников, сделать их более податливыми на советы Вашингтона, замедлить курс революции, а потом и совсем лишить ее наступа­тельного начала. Исходя из этих же соображений, контрреволюционеры стремились во что бы то ни стало помешать установлению дружеских отношений между новой Кубой и Советским Союзом.

И эти планы империалистической реакции полностью провалились. Оказывая ожесточенное сопротивление со­циальным преобразованиям, империалисты разоблачили себя как злейших врагов кубинских трудящихся. Кубин­ский народ убеждался на собственном опыте, что его главный противник — это американский империализм и его союзники. Столь же отчетливо кубинский народ начи­нал понимать, что коммунисты — надежнейшие защит­ники его интересов и прав, что его будущее — социализм, что Советский Союз его искренний друг и союзник. И когда кубинский народ поймет это, тогда Фидель Кастро провозгласит социалистический курс кубинской революции, тогда будет создана Коммунистическая пар­тия Кубы.

Трудно переоценить роль Че в революционном про­цессе, следствием которого было упрочение первой со­циалистической революции в Америке.

Начнем с того, что Че энергично поддерживал осуще­ствление всех радикальных преобразований, цель кото­рых была освободить Кубу от империалистического влия­ния и подорвать на острове устои капитализма.

Че последовательно выступал за единство действий с Народно-социалистической партией, решительно осуждая любое проявление антикоммунизма и антисоветизма. Че одним из первых революционных деятелей на Кубе высказался за установление дружеских связей с Совет­ским Союзом, а когда они были установлены, всячески укреплял и развивал их.

Империалисты, ненавидевшие и боявшиеся Че, ли­шившие его жизни, пытаются теперь исказить его образ, сделать из него антикоммуниста и. антисоветчика, превра­тив его посмертно чуть ли не в своего идеологического союзника и соратника. Они выдают его то за троцкиста, то за маоиста, то чуть ли не за последователя Нечаева, за кого угодно, только не за друга Советского Союза. Но факты опровергают злобную клевету тех, чьи руки обагрены его кровью.

1 Мая 1959 года впервые отмечалось на Кубе как государственный праздник. В этот день повсюду прохо­дили массовые демонстрации трудящихся в поддержку правительства. В Гаване перед демонстрантами выступил Рауль Кастро (Фидель находился в поездке по странам Латинской Америки), в Сантьяго — Че. В своей речи Че призывал крепить единство всех революционных сил, включая коммунистов. Че осудил антикоммунизм, исполь­зуемый реакцией. Че доказывал необходимость быстрейшего осуществления радикальной аграрной реформы.

17 мая в селении Ла-Плата (в Сьерра-Маэстре), там, где был обнародован во время борьбы с Батистой аграр­ный закон № 3, на торжественном заседании Совета министров революционного правительства, на котором при­сутствовал и Че, был принят закон о проведении аграр­ной реформы. Согласно закону вся земельная собствен­ность сверх 400 гектаров экспроприировалась и передава­лась безземельным или малоземельным крестьянам. Там, где того требовали экономические интересы, на экспро­приированных землях организовывались государственные хозяйства. Для осуществления этого закона создавался Национальный институт аграрной реформы (ИНРА), ди­ректором которого был назначен один из сотрудников Че — капитан Антонио Нуньес Хименес.

Кубинская революция явно не походила на традици­онный дворцовый переворот, на смену марионеток. Ком­ментируя кубинские события, даже консервативный аме­риканский журнал «Каррент хистори» отмечал:

Аграрная реформа вызвала приступ бешенства у местных латифундистов и американских монополистов, в руках которых находились сотни тысяч гектаров кубин­ской земли. Вашингтон слал в Гавану ноту за нотой, требуя «возмещения убытков» и угрожая всякого рода санкциями. Местная реакция открыто грозила контрре­волюцией. Правительство покинули пять министров, свя­занных с буржуазными кругами. Это был протест против радикальной ориентации правительства. Вскоре подал в отставку и президент Уррутия. На его место был назна­чен стойкий революционер, участник подпольной борьбы против Батисты, Освальдо Дортикос Торрадо. Уррутия и бывшие министры быстро перекочевали в Соединенные Штаты, откуда при поддержке правящих кругов стали призывать к свержению Фиделя Кастро. Бежал в США и командующий военно-воздушными силами Кубы Диас Ланс, присвоивший себе титул военного вождя контрре­волюции.

Особенно неистовствовали реакционеры по отношению к Че. Для них он был главным виновником постигших их несчастий, «злым гением» такой «веселой» и милой их сердцу — вначале! — кубинской революции. Кто он, этот Че, откуда свалился на нашу голову? — вопили они. Авантюрист без роду и племени, чужак, он осмеливает­ся «насаждать» коммунизм на нашем острове, он хочет превратить его в плацдарм для «коммунистической агрес­сии» против всей Латинской Америки и даже самих Соединенных Штатов. Реакционная печать заверяла обыва­теля: как только Куба восстановит дипломатические от­ношения с Советским Союзом, Че будет назначен послом в Москву, чтобы еще больше подчинить страну «красным».

29 апреля Че выступал по телевидению, находивше­муся под контролем частных фирм, враждебно настроен­ных к революции. Ведущий программу стал задавать Че провокационные вопросы:

— Вы коммунист?

— Если вы считаете, что то, что мы делаем в интере­сах народа, является проявлением коммунизма, то счи­тайте нас коммунистами. Если же вы спрашиваете, при­надлежим ли мы к Народно-социалистической партии, то ответ — нет.

— Зачем вы прибыли на Кубу?

— Хотел принять участие в освобождении хоть малень­кого кусочка порабощенной Америки…

— Считаете ли вы, что в России — диктатура, если — да, то поехали бы бороться с нею? Считаете ли возмож­ным коммунистический переворот на Кубе и оказали бы вы ему сопротивление? Считаете ли, что коммунистиче­ская идеология несовместима с кубинской национально­стью? Много ли коммунистов проникло в правитель­ство? — продолжал выстреливать свои вопросы телепро­вокатор.

На все эти вопросы Че отвечал спокойно, с достоин­ством. Наконец последовал «коренной» вопрос:

— Вы сторонник отношений с Советской Россией?

— Я сторонник установления дипломатических и тор­говых отношений со всеми странами мира без каких-либо исключений. Не вижу причин, по которым следует исключить страны, которые уважают нас и желают победы на­шим идеалам.

Под конец интервью Че как бы невзначай сообщил те­лезрителям, что его интервьюер был платным агентом Батисты.

Телепровокация явно не удалась. Однако враги рево­люции не унимались. Особенно усердствовал уже извест­ный читателю американский журналист, а в действи­тельности полковник ЦРУ Жюль Дюбуа. 23 мая Че отве­тил гневным письмом в редакцию журнала «Боэмия», в котором разоблачал клеветнические упражнения Дюбуа, этого «шакала, выдающего себя за ягненка». Дюбуа, писал Че, клевещет, он слуга американских монополий и действует по их указанию. Революция будет осуществлять намеченную программу, нравится это Дюбуа и его хозяевам или нет. Если же на революционную Кубу попробуют напасть извне, то кубинский народ будет за­щищаться до последней капли крови.

Чтобы укрепить международное положение револю­ционной Кубы, которой продолжали угрожать жестокими карами правящие круги Соединенных Штатов, правитель­ство принимает решение направить Че для установления дружеских контактов с ведущими странами «третьего мира» — Египтом, Суданом, Марокко, Индией, Пакиста­ном, Бирмой, Цейлоном, Индонезией… В этой поездке он посетит также Японию, Югославию и Испанию. С боль­шинством из этих стран до этого у Кубы не было даже дипломатических отношений.

Это было первое путешествие в страны Востока не только кубинского, но и латиноамериканского деятеля. Соединенные Штаты пытались изолировать Латинскую Америку от остального мира, в особенности от стран со­циализма. В годы «холодной войны», действуя по указке Вашингтона, большинство стран Латинской Америки, в том числе Куба, порвали дипломатические отношения с Советским Союзом. Поддерживание каких-либо отноше­ний со Страной Советов считалось Вашингтоном самым большим преступлением — «угрозой безопасности запад­ному полушарию». Ослушника ожидала скорая расправа. На этот счет имелись грозные резолюции Организации американских государств — этого министерства колоний Соединенных Штатов. Все помнили о печальной судьбе, постигшей непокорного президента Арбенса.

Таким же долларовым занавесом пытался Вашингтон отгородить Латинскую Америку от азиатских и афри­канских стран, недавно освободившихся от колониально­го гнета. Ведь сближение этих стран с Латинской Амери­кой могло укрепить их независимость и волю к борьбе с империализмом и его «наиновейшей» разновидностью — неоколониализмом.

Революционное руководство Кубы решило сперва пре­одолеть долларовый занавес, отделявший его от стран Азии и Африки, а затем установить дружеские отноше­ния с Советским Союзом и другими социалистическими странами.

Первой страной, которую посетил в этом путешествии Че, был Египет. Президент Абдель Насер и египетские руководители, народ Египта с большой теплотой встрети­ли посланца революционной Кубы. Столь же доброжела­тельно и тепло принимали Че и в других странах.

Во время посещения Египта Че впервые встретился с советскими специалистами, оказывавшими Египту тех­ническую помощь в различных областях экономики. Там же, в Каире, в беседе с журналистами Че публично вы­сказался за восстановление дипломатических отношений с Советским Союзом.

В Египте Че познакомился с Жанио Куадросом — президентом Бразилии, находившимся там с визитом. С Куадросом он будет с тех пор поддерживать друже­ские отношения.

Поездка в африканские и азиатские страны открыла перед Че новый мир, о существовании которого он, конеч­но, знал, но о действительном облике которого мог толь­ко судить теперь, когда познакомился с ним воочию. Эти страны, так отличные от Кубы и Латинской Америки по своим традициям, культуре и обычаям, имели и нечто общее с ней, а именно — все они в той или иной степени были жертвами империализма и колониализма, стреми­лись к независимому существованию и развитию, многие нащупывали пути к социализму. Руководители стран с симпатией относились к революционной Кубе, готовы бы­ли с ней установить дружеские отношения, развивать торговлю, покупать ее сахар, табак и другие продукты и изделия. Хотя в целом связи с этими странами и не мог­ли решить всех проблем, с которыми столкнулась револю­ционная Куба в результате экономических санкций и дру­гих враждебных действий Соединенных Штатов, но, по крайней мере, Че увидел, что остров Свободы располагал друзьями как в Азии, так и на Ближнем Востоке и в Аф­рике. А это уже было кое-что. Однако главный потенци­альный союзник революционной Кубы — Советский Союз — все еще оставался для нее, по крайней мере фор­мально, недосягаем, являясь своего рода табу.

Почти три месяца — с 12 июня по 5 сентября — Че находился за рубежом. Все это время он поддерживал тесную связь с Гаваной, был в курсе происходивших на Кубе событий. Месяц спустя после возвращения на остров Че назначается начальником промышленного департамен­та ИНРА с сохранением его военного поста. К тому вре­мени ИНРА превратился в крупнейшее правительствен­ное учреждение не только по осуществлению аграрной реформы, но и планированию и разработке различных проектов индустриального развития страны. Именно по­следними вопросами и был призван заниматься Че. Одна­ко планы индустриализации зависели от финансирования, а финансы страны все еще находились под контролем частных банков. Государственный Национальный банк возглавлялся Фелипе Пасосом, доверенным человеком крупного капитала. Пока финансы страны находились в руках врагов революции, нечего было и думать о планах индустриализации. Развитие классовой борьбы на Кубе позволило и этот вопрос решить в пользу революции.

Осуществление коренных социальных преобразований, лишавшее американские монополии возможности продол­жать грабить кубинский народ, вызывало все большее раздражение в Вашингтоне. Правящие круги США, опасаясь, что примеру Кубы могут последовать другие латиноамериканские страны, уже в середине 1959 года взяли курс на насильственное свержение правительства Фиделя Кастро путем контрреволюционного переворота. Душой проектируемого переворота должны были стать правые элементы «Движения 26 июля». Для маскировки они на словах выступали за социальные реформы, но про­тив коммунизма и Советского Союза, которому якобы Фи­дель Кастро «запродал» кубинскую революцию.

21 октября бежавший в США гусано[33] Диас Лано органи­зовал бомбежку Гаваны американскими самолетами, пре­доставленными в его распоряжение ЦРУ. В результате бомбежки погибло свыше 50 человек убитыми и ранены­ми. В тот же день майор Уберто Матос, участник борьбы в Сьерра-Маэстре, командующий военным округом провинции Камагуэй, поднял восстание, требуя, чтобы Фи­дель Кастро «порвал» с коммунистами.

Эти контрреволюционные вылазки вызвали огромное возмущение у кубинского народа. Мятеж Матоса был по­давлен, а сам он был осужден ревтрибуналом на 20 лет тюремного заключения.

По требованию трудящихся была создана революцион­ная милиция для борьбы с контрреволюцией. В ее ряды вступили десятки тысяч рабочих, крестьян, студентов. Планы правящих кругов США и их местной агентуры свергнуть правительство Фиделя Кастро провалились. Кубинская революция продолжала идти вперед с развер­нутыми знаменами.

26 ноября Совет министров по предложению Фиделя Кастро назначает на место Фелипе Пасоса директором Национального банка Кубы Эрнесто Че Гевару с полно­мочиями министра финансов.

По поводу своего назначения Че любил рассказывать анекдот: «Однажды Фидель собрал своих товарищей и спросил, кто из нас экономист. Я поднял руку. Фидель удивился: «С каких это пор ты экономист?» Я ответил:

«Мне послышалось, что ты спрашиваешь, кто из нас ком­мунист». Так я был назначен директором Национального банка».

В этом анекдоте был свой смысл.

Че не скрывал, что он не являлся специалистом в экономических вопросах, но одно он знал хорошо: фи­нансы страны, Национальный банк должны служить народу, а не быть инструментом эксплуатации в руках буржуазии.

На посту директора Национального банка Че оставал­ся до 23 февраля 1961 года, когда он был назначен мини­стром вновь созданного на основе промышленного депар­тамента ИНРА министерства промышленности. Разумеет­ся, и в данном случае революционное правительство учитывало в первую очередь политические качества Че, его страстную проповедь социалистической индустриали­зации.

Посетившему его во второй половине 1961 года в Га­ване советскому писателю Борису Полевому Че говорил;

— По профессии я врач, а сейчас вот в порядке рево­люционного долга — министр промышленности. Вам, мо­жет быть, кажется это странным? А впрочем, думаю, что вас это не удивит, ведь Владимир Ленин по профессии был адвокат, а среди его министров были и врачи, и юри­сты, и знаменитые инженеры… Ведь так?

Революция есть революция, и революционная необхо­димость по-своему расставляет людей. Если бы мне, когда я был в отряде Фиделя, давней дружбой с которым я гор­жусь, когда мы садились на яхту «Гранма» (а я был в этом отряде как раз в качестве врача), кто-нибудь сказал бы, что мне предстоит стать одним из организаторов эко­номики, я бы только рассмеялся.[34]

Одновременно с министерством промышленности пра­вительство создало Центральный совет планирования. Че принял самое активное участие в руководстве этим учреждением.

Параллельно Че продолжал заниматься строительством новой революционной армии. Все эти годы он руководил департаментом обучения министерства вооруженных сил, который отвечал за строевую и политическую подготовку не только бойцов и младшего офицерского состава Повстанческой армии, но и гражданской милиции. В этом же департаменте зародилась Ассоциация молодых повстан­цев — кубинский комсомол (ныне Союз молодых комму­нистов). По его инициативе этот департамент стал изда­вать широко читаемый на Кубе еженедельник «Вердэ оливо» — орган Повстанческой армии. В нем Че часто печатал фельетоны на международные темы.

Че входил в высшее руководство «Движения 26 ию­ля», а после его слияния во второй половине 1961 года с Народно-социалистической партией и Революционным студенческим директоратом в Объединенные революци­онные организации был избран членом Национально­го руководства, Секретариата и Экономической комис­сии ОРО.

В мае 1963 года ОРО были преобразованы в Единую партию кубинской социалистической революция (ПУРСК). Че стал членом ее Национального руководства и Секретариата.

В критические для революции дни, когда произошло вторжение наемников на Плайя-Хирон, Че возглавлял армию, размещавшуюся в провинции Пинар-дель-Рио. Бой на Плайя-Хирон еще не закончился, но он уже был там, в гуще событий. Французская журналистка Аниа Франкос так описывает свою встречу с ним в эти дни в своей книге «На Кубе праздник»:[35]

«Че окружен толпой милисиано, мне едва удается раз­глядеть из-за спин его бледное лицо. Черный берет, на темной зеленой куртке никаких знаков отличия… Мне вспоминаются восторженные слова моей приятельницы-аргентинки: «Все девушки Латинской Америки влюблены в Че. Он очень красив: бледное романтическое лицо с большими черными глазами и маленькой взъерошенной бородкой! Прямо Сен-Жюст!..» В одной из своих статей Сартр писал о Че как о подлинном герое революции и ци­тировал его слова: «Фидель мог бы найти голову получше моей, но вряд ли ему удалось бы найти более согласную с его идеями».

Аниа Франкос присутствует при разговоре Че с плен­ным наемником-негром.

— А ты что тут делаешь? — спрашивает Че пленни­ка. — Тоже явился ратовать за «демократию»? Участву­ешь в интервенции, которая финансируется страной расо­вой сегрегации? Да еще в компании буржуазных юнцов, которым плевать на то, что ты, чернокожий, не имеешь равных с ними прав. Ведь они ополчились против револю­ции, утверждающей достоинство всех рас! Ты взял в руки оружие ради того, чтобы эти отпрыски «приличных се­мей» снова завладели своими клубами, куда тебя, черно­го, и на порог не пустят!

Негр молчит. Че поворачивается к остальным пленным.

— Кто из вас был членом аристократических клу­бов?

Несколько человек поднимают руки.

— Каких именно?

Пленные называют один за другим «Клуб Наутико», «Мирамар», «Яхт-клуб» и так далее. Че обращается к негру?

— А ты имел право вступить в эти клубы?

— Нет, — отвечает он.

— Конечно, они боялись, как бы ты не загрязнил во­ду в их бассейнах. А вот насчет воды в Плайя-Хирон у них почему-то нет опасений! Ты заслуживаешь оправда­ния еще меньше, чем они, — заключил Че.

— Знаю, майор, — отвечает пленный. — То же самое мне твердили и милисиано.

Все эти годы Че жил скромно, он неустанно работал, усердно учился, изучал высшую математику и экономи­ческие науки, перечитывал «Капитал» Карла Маркса. Свои знания он передавал сотрудникам, но никогда не поучал их, не читал им нотаций. Че, как всегда, оставал­ся приветлив с друзьями, постоянно общался с рабочими, крестьянами, студентами, иностранными деятелями ком­мунистического и национально-освободительного дви­жения.

Че отдавал все свои силы строительству социализма на Кубе, защите и укреплению ее славной революции. Но в то же самое время он мечтал о большем, о конти­нентальной революции, об освобождении всей Латинской Америки, в том числе его родины — Аргентины, от империализма янки.

И если он, аргентинец, прибыл издалека на Кубу, чтобы сражаться за ее свободу, то с еще большим осно­ванием он мог покинуть Кубу, чтобы встать в ряды тех, кто поднимет знамя восстания в его родных пампасах или на перекрестках Анд, там, где парят кондоры и пасут стада лам индейцы, эти подлинные хозяева американской земли.

Но кубинская революция еще в колыбели. Правда, этот чудо-ребенок растет не по дням, а по часам, но все же ей еще предстоит преодолеть немалые испытания и немалые трудности, прежде чем Эрнесто Че Гевара смо­жет сменить свой министерский портфель на столь по­любившийся ему вещмешок партизана…