"Герман Мелвилл. Я и мой камин" - читать интересную книгу автора

Обещаю задуматься над этим вопросом самым серьезным образом, дело требует
основательного размышления; весьма вам обязан, мистер Скрайб, до свидания.
- Значит, все улажено? - Жена с радостным возгласом выскочила из
соседней комнаты.
- Когда они начинают? - нетерпеливо перебила ее моя дочь Джулия.
- Завтра? - торопливо вмешалась Анна.
- Терпение, милые мои, терпение! - отвечал я. - Камин большой, разом
его не разломаешь.
Назавтра повторилась прежняя сцена.
- Ты забыл про камин, - бросила мне жена.
- Знаешь, жена, - отвечал я, - камин в доме, а значит, и у меня в
голове.
- Но когда же мистер Скрайб примется его ломать? - спросила с
любопытством Анна.
- Не сегодня, дочь моя, не сегодня, - заметил я ей сухо.
- Если не сегодня, то когда же? - с тревогой спросила Джулия.
По величине мой камин вполне способен соперничать с колокольней, и
потому жену и дочерей можно было сравнить с колоколами, звон которых стоял у
меня в ушах непрерывно: звучание их всегда сливалось в одну мелодию, а если
один колокол умолкал, тотчас вступал другой, однако явственнее всего
вызванивал колокол моей супруги. Дивные это были трезвоны и переливы, не
спорю, но ведь и колокола, наделенные от природы самым серебряным голосом,
предаются не только праздничным перезвонам, но подчас могут разносить по
округе и мрачные погребальные удары. Обнаружив во мне непостижимый рецидив
сопротивления, жена с дочерьми со всей безутешной горестью подняли надо мной
неотвратимо-размеренный похоронный звон.
Под конец моя супруга вышла из себя и с воздетым к небу указательным
пальцем заявила мне, что дальнейшее присутствие камина в доме она будет
рассматривать как наглядное свидетельство мною нарушенного, по ее выражению,
священного обета. Заметив, что слова эти не возымели желаемого действия,
через день она дала мне понять, что кто-то из них двоих - либо она, либо мой
камин - должен уйти из дома.
Коль скоро дело зашло так далеко, мне пришлось всецело предаться
философским размышлениям в обществе моей трубки, в результате чего мы пришли
к обоюдному решению, хотя и глубоко противному нашим сердцам: ради
сохранения мира и спокойствия скрепить вынесенный камину смертный приговор и
собственноручно начертать послание мистеру Скрайбу.
Принимая во внимание то обстоятельство, что я, мой камин и моя глиняная
трубка за долгие годы, неразлучно проведенные вместе, стали закадычными
приятелями, та легкость, с какой моя трубка одобрила план, безнадежно
гибельный для достойнейшего и наиболее весомого участника нашего трио, и
вообще весь этот тайный сговор, заключенный нами двумя против ни о чем не
подозревающего старого сотоварища, мог бы вызвать поистине прискорбное
удивление и даже навлечь на нас недвусмысленное осуждение. Но чем мы, дети
праха (я говорю о себе и своей трубке), хуже всех остальных? Никогда,
конечно, мы бы сами не замыслили предательства. От природы мы более чем
миролюбивы. Именно миролюбие и склонило нас к измене нашему общему другу, в
то время как обстоятельства требовали от нас деятельного заступничества.
Однако я рад добавить в наше оправдание, что позднее к нам вернулся образ
мышления более отважный и благородный, о чем вкратце речь пойдет ниже.