"Александр Мень. История религии. Том 1" - читать интересную книгу автора

утверждал, что "теоретико-познавательные следствия из атомно-физической
ситуации выходят за рамки физики и далеко вторгаются в современное
богословие" /11/.


x x x


Столь же неуютно почувствовал себя рационализм и в своей старейшей
крепости - математике, которую с античных времен считали каркасом
естествознания. В начале нашего века математику потряс своеобразный "кризис
основ", вызванный обнаружением парадоксов и противоречий, к которым привели,
казалось бы, бесспорные методы традиционной логики. Преодолению этого
кризиса были посвящены работы Б. Рассела, Д. Гильберта, А. Колмогорова и П.
Новикова. Результатом кризиса явилось разделение математики на несколько
ветвей, несколько "математик", в зависимости от употребляемых средств
доказательства. Так, теорема, бесспорно доказанная в рамках классической
математики, оказывается неверной в рамках математики интуиционистской. А в
30-х годах нашего века венский логик Курт Гедель в своей знаменитой теореме
о неполноте показал, что даже среди простейших суждений об арифметике целых
чисел имеются утверждения, которые в принципе нельзя ни доказать, ни
опровергнуть. Иными словами, оставаясь в рамках математической, строго
формальной логики, невозможно построить единую непротиворечивую систему
утверждений даже о простейших свойствах чисел.
Приведем еще один пример. В 1922 году петроградский математик А.
Фридман на основании решения уравнений Эйнштейна пришел к выводу, что
Вселенная должна иметь замкнутую форму и что при этом она, по-видимому,
непрерывно расширяется /12/. Даже сам Эйнштейн, теория которого была
положена в основу работ Фридмана, сначала не мог согласиться с подобным, на
первый взгляд фантастическим, выводом. Лишь в мае 1923 года он опубликовал
заявление, в котором признавал правильность парадоксальных заключений
Фридмана (См. приложение 4).
В такое же противоречие с повседневным мышлением вступило и
эйнштейновское понятие о времени. Нам кажется вполне естественным, что, если
бы материя полностью исчезла, время и пространство продолжали бы
существовать. Осталась бы, так сказать, "теоретическая пустота", а часы и
минуты шли бы своим чередом; ведь разве можно "остановить" время! На самом
же деле, как доказал Эйнштейн, с исчезновением материи исчезли бы и
пространство, и время.
Эта мысль выглядит совершенно абсурдной: для "здравого смысла" бытие
вне пространства и времени кажется непредставимым и, следовательно,
невероятным. Но здесь у "рацио" отнято право на окончательное суждение. То,
что оно отбрасывает, оказывается приемлемым для науки.
И, как в случае с принципом дополнительности, выясняется, что
религиозная мысль уже давно предвосхитила эйнштейновское понимание природы
времени. Еще Августин, один из Отцов Церкви, отрицал существование времени
до возникновения материи /13/. Тогда это вызывало у многих философов
насмешки, и только теперь стало ясно, насколько он был близок к идеям
релятивистской физики. "Время возникло вместе с миром, - пишет, подтверждая
мысль Августина, Вернер Гейзенберг, - оно, стало быть, принадлежит миру, и