"Александр Мень. Магизм и единобожие" - читать интересную книгу автора

Климент Александрийские, Минуций Феликс и другие христианские писатели
воспринимали идеи Платона, Пифагора, Аристотеля и стоиков как наследие,
естественно принадлежащее Церкви5.
Если от далекого прошлого мы обратимся к временам более поздним, то
убедимся, что эта тенденция в христианстве не только не угасла, но постоянно
возрастает. В частности, в православном сознании она проявляется довольно
ярко. Так, преподобный Серафим Саровский в своей беседе с Мотовиловым
говорил: "Как и в еврейском священном любезном Богу народе, и в язычниках,
неведущих Господа, все-таки сохранилось ведение Божие"6. А известный русский
проповедник XIX в. святитель Иннокентий Херсонский сравнивал представителей
разных религий с обитателями разных поясов земли. "Христианство, - писал
он, - по отношению к прочим религиям есть то же, что свет полдневный у
людей, живущих под экватором, по отношению к свету солнечному у обитателей
других частей земного шара. Свет один и тот же; различие только в степени"7.
Эту же аналогию с солнечным светом в применении к религиям использовал
и Вл. Соловьев. Для него история верований была постепенным раскрытием
Истины людям. "Религиозный прогресс, - писал он, - не может состоять в том,
чтобы чистая ложь сменилась чистой истиной, ибо в таком случае эта последняя
являлась бы разом и целиком без перехода, без прогресса - и при этом
возникал бы вопрос: почему это внезапное явление истины имело место в данный
момент, а не во всякий другой?"8.
В XX столетии русская религиозная мысль осталась верной этой точке
зрения. Говоря об основателях дохристианских религий, русский богослов А.
Туберовский писал: "Они находятся под преимущественным мистическим
воздействием; их религиозный опыт не умещается в традиционно народные
рамки... В своих наиболее глубоких переживаниях они достигали поразительных
интуиции"9. Еще более определенно высказывается Н. Бердяев. "Не только
демоны, - говорит он, - открывали себя языческим народам и терзали их, но
открывался им божественный свет, открывалось Божество в природе и в родовой
народной жизни. Лишь еврейскому народу дано было непосредственное
предвосхищение Христа и прямое движение к Нему. Но у всех народов было
пророческое предчувствие и предвидение, что должно быть искупление и
спасение мира"10. С разными оттенками эту мысль развивали о. С. Булгаков и
С. Франк, о. П. Флоренский и Н. Арсеньев, о. В. Зеньковский и о. А.
Ельчанинов и многие другие.
Здесь существует полное единомыслие между православными и католическими
богословами. Такой, например, известный ученый как кардинал Ж. Даниелу,
писал, что в дохристианских культах, учениях и мистике мы должны признать
"выражение откровения Бога, взывающего к каждой человеческой душе
посредством космоса, совести и духа""11. В Западной церкви общепризнанный
характер это утверждение получило посредством постановления II Ватиканского
Собора. Декларация Собора, касающаяся нехристианских верований, гласит:
"Католическая Церковь не отвергает ничего, что истинно и свято в этих
религиях"12.
Таково третье, подлинно христианское решение проблемы, которое
преодолевает как теософское обезличивание религий, так и неоправданную
узость псевдобиблеизма. Оно ведет не только к признанию ценного ядра в
древних учениях, но и к осмыслению религиозных поисков человечества в свете
Истории Спасения. Центральное положение Христа в духовной динамике мира
делает ее путем, пусть зигзагообразным и неровным, но тем не менее