"Александр Мень. У врат Молчания (Духовная жизнь Китая и Индии)" - читать интересную книгу автора

убивают многих людей, то об этом нужно горько плакать. Победу следует
отмечать похоронной церемонией"/14/.
Ухищрения, которыми китайские учители и наставники пытаются облегчить
бедственное состояние страны, кажутся Лао-цзы смешными. Они создают
искусственные рамки для человека и только еще дальше уводят его от святой
естественности. Все эти Жэнь. Ли, Сяо есть насилие над людьми и приводят к
обратным результатам. Уже одно то, что потребовалось создание этих правил и
церемоний, доказывает отдаление от Неба.
"Добродетель", - иронически замечает философ, - появляется после утраты
Дао, "гуманность" - после утраты добродетели, "справедливость" - после
утраты гуманности, "почтительность" - после утраты справедливости.
"Почтительность - это признак отсутствия доверия и преданности. Она начало
смуты" /15/. Одним словом, законы этики оказываются ветхой системой
заслонов, которые рушатся один за другим.
Вообще вся человеческая деятельность представляется Лао-цзы бесплодной
суетой. Люди торопятся, копошатся, мятутся, а Дао пребывает в божественной
безмятежности. Не двигаясь оно движется, не делая оно творит. И, взира на
него, истинный мудрец отметает от себя соблазн земных забот. "Мудрый человек
предпочитает недеяние (увэй) и осуществляет учение безмолвно...
Осуществление недеяния всегда приносит спокойствие... Он не борется, поэтому
он непобедим в этом мире" /16/. Его величие непостижимо для низменных душ;
он поистине совершает великую миссию - утверждает на земле царство Дао. В
этом - истинная добродетель, в отличие от фарисейских "гуманности" и
"порядочности". Пусть дети мира смеются над мудрецом и считают его жалким и
беспомощным. Он действительно беспомощен и слаб в мире, но чего стоит
человеческая сила перед молчаливой мощью Дао? Погруженный в созерцание
могущественнее тех, кто кичится своей телесной силой. "Самые слабые
побеждают самых сильных. Небытие проникает везде и всюду. Вот почему я знаю
пользу от недеяния. В мире нет ничего, что можно было бы сравнить с учением
безмолвия и пользой недеяния"/17/.
Человеческие знания, науку и просвещение, обычаи и социальные нормы
цивилизации - все это Лао-цзы безоговорочно отметает. Китайскую идеализацию
прошлого он доводит до последнего логического конца, почти до абсурда. Если
вся цивилизация содержит в себе уклонение от истинного Пути, то с ней нужно
расстаться. Мудрец мечтает о возвращении к первобытным временам, когда люди
не знали роскоши, а вместо алфавита употребляли узелки на веревках. Он
призывает к опрощению и одновременно высмеивает традиционную государственную
мудрость.
Народ не нужно ни просвещать, ни обременять; людей надо предоставить
самим себе и отдаться течению естественного хода вещей. Сама природа
приведет их к благоденствию и блаженству,
Следует искать мудрости не у древних царей, не у предков и не в
ритуальных правилах, а у самого Дао, у человека, духовно соединившегося с
Ним. Такой человек стоит выше земных желаний, он сохраняет покой в своей
душе, возвышаясь надо всем. В этом - его божественность. "Побеждающий
людей - силен. Побеждающий себя - могуществен". Сверхчеловек не ведает
мстительных чувств, он воздает добром за зло, ему незнаком страх, ибо "для
него не существует смерти"/18/.
Сам Лао-цзы был живым примером осуществления своего учения. Он оставил
царский дворец, бросил почетную службу, променяв их на жребий вольного