"В поисках любви" - читать интересную книгу автора (Кинкэйд Кэтрин)

Глава 20

Покинув Эмму и вернувшись в свои покои, Алекс долго не мог заснуть. Он заметил ее разочарование, но ничем не мог ей помочь. Она обязана смириться с существующим положением. Другого выхода у нее нет.

Не в силах прогнать невеселые мысли, он оделся и направился в кабинет, расположенный в одном из флигелей, неподалеку от конюшни. Его ждала гора писем, посылок, старых газет; все это не умещалось на столе и частично валялось на полу.

Почта, посылаемая на адрес Парадайз-Вью, накапливалась в его небольшой конторе в Бхопале, откуда ее регулярно забирали слуги. При свете масляной лампы Алекс принялся разбирать корреспонденцию.

Большинство писем пришло от деловых партнеров: отчеты о состоянии его инвестиций и запросы потенциальных покупателей, интересующихся его рисом, индиго и древесиной. Некоторые письма представляли особый интерес: одно такое письмо пришло от Сантамани, его тетки, четыре других оказались официальными депешами; два были из земельного управления Центральной Индии, одно от набобзады Бхопала и одно, как ни странно, от его кузена Хидерхана.

Первым делом он вскрыл письмо от Сантамани и прочел его с бьющимся сердцем. Он надеялся на примирение – ведь они уже несколько лет не разговаривали, однако письмо заставило его заскрежетать зубами; он перечитал его дважды.

«Дорогой Сикандер! – Сантамани писала на безупречном английском языке, тем самым подчеркивая, что он наполовину англичанин. – Если мы тебе хоть немного небезразличны, отнесись с пониманием к услуге, о которой тебя скоро попросит мой сын. Не отвергай просьбу только потому, что она исходит от Хидерхана. Что бы ты о нем ни думал, он очень старается на благо семьи, которая сейчас находится в весьма трудном положении. Судя по всему, твои дела идут успешно, поэтому я умоляю тебя откликнуться на его просьбу. При других обстоятельствах мы бы не решились побеспокоить тебя. Всего наилучшего, Сантамани».

Хидерхан снова взялся за старое, используя свою мать как оружие в схватке. Алексу очень не хотелось открывать посылку кузена, однако любопытство взяло верх. Он надеялся, что в ней не пряталась ядовитая рептилия, хотя с Хидерхана сталось бы.

Письмо, найденное в посылке, было кратким и деловым. Оно тоже было написано по-английски, словно Алекс не мог понять родного языка, на котором говорил с младенчества.

«Кузен! Если бы не уговоры матери, я бы ни за что не обратился к тебе за помощью. Из-за алчности возлюбленной метрополии, которая в один прекрасный день окончательно обескровит нашу страну, я уже не способен удовлетворить потребности всех, кто получает из моих рук соль…»

Любой живший в Индии знал, что «соль» означает пропитание, получаемое из рук покровителя. При индийской феодальной системе крестьяне работали за «соль», то есть состояли при какой-то знатной семье или властном институте, выполняли определенные обязанности и были им преданны, а взамен получали все необходимое для прожитья. В прежние времена беднота стекалась к махараджам в надежде поселиться в их имениях. Теперь они возлагали надежду на британцев, предлагая свои услуги, но работая в рамках кастовой системы.

Догадываясь об истинном смысле просьбы Хидерхана, Алекс продолжил чтение.

«По предложению матери я посылаю тебе некоторых своих ценнейших работников, в чьих услугах более не нуждаюсь или не могу их оплачивать. Они получили наказ быть преданными тебе так, как были преданны мне и моей семье. Надеюсь, ты найдешь им применение и отнесешься к ним с вниманием. В противном случае им придется искать иные способы существования, ибо я больше не в силах им помогать. Они прибудут совсем скоро вместе с семьями, нахлебниками, всем скарбом; один даже ведет с собой слона. Слона я оставил бы себе, но его махаут не хочет расставаться со своей родней и ближайшими друзьями».

Алекс громко выругался и, не дочитав письма, скомкал его и запустил им в стену. Все было ясно. Через несколько дней толпа индусов-бедняков, в большинстве стариков, неспособных к труду, заполонит Парадайз-Вью. От них не будет никакого толку, а лишь вред: они станут шпионить за ним и доносить Хидсрхану о подробностях его жизни.

Хитрый ход! Неудивительно, что Сантамани написала письмо в поддержку благородной просьбы сыночка, не догадываясь об его истинных мотивах.

Алекс со злостью вспомнил, как нанял однажды очень способного клерка и быстро обнаружил, что тот работает на Хидерхана и передает своему благодетелю сведения о торговых сделках Алекса.

Алекс поклялся, что на этот раз замысел ненавистного кузена провалится. Как только пришельцы ступят на его территорию, он отправит их обратно. Он велит Сакараму поставить пост на дальнем рубеже и не пустит нежеланных людей дальше. Сантамани, как обычно, осудит его за жестокость и бессердечие, но Алекс давно перестал на нее обижаться. Он не мог содержать стольких нахлебников, да еще сохраняющих лояльность прежнему господину, его врагу.

Индийская традиция требовала, чтобы человек оставался верен своей «соли» до гроба. Наихудший грех состоял в предательстве этого долга. Хидерхану достаточно будет хорошенько расспросить этих людей – и они все ему выложат как своему родному отцу, которому они и их семьи прослужили всю жизнь.

Чертыхаясь, Алекс схватился за письмо из земельного управления и, открыв его, застонал: он получил еще один удар. В послании сообщалось, что, несмотря на заявки, оставленные им в Калькутте, и его заверения, что все документы в полном порядке, его владения намеревается посетить высокопоставленный чиновник, который сам удостоверится, где проходят границы его собственности.

Управление уже получило уведомление о претензиях, которые собирались предъявить неназванные стороны. Ввиду размеров владений Алекса и видного положения неназванных претендентов новоназначенный глава земельного управления Центральной Индии лично нанесет ему визит. В письме не сообщалось, как зовут визитера, однако говорилось, что Алекс должен ожидать его до муссонов, делающих путешествие невозможным.

Дата на письме свидетельствовала, что оно было отправлено еще до отъезда Алекса из Калькутты. Из этого следовало, что и управлении с самого начала знали, что заявка Алекса будет оспорена, но намеренно не уведомили его об этом. Это было еще одним доказательством предвзятого отношения англичан к человеку, чей цвет кожи вызывал у них подозрение.

Во втором письме из земельного управления подтверждалась информация первого: новый глава управления посетит Парадайз-Вью до начала сезона дождей.

Расстроенный Алекс взялся за письмо набобзады Бхопала, ожидая новых дурных известий. В письме содержалось облаченное в цветистые выражения предложение встречи для обсуждения условий вывоза древесины с земель Алекса. Имелись также намеки на утрату в земельном управлении Калькутты важных документов и делался вывод, что в этой ситуации Алекс нуждается в поддержке влиятельных людей, в том числе самого набобзады.

Алекс с удовольствием проигнорировал бы его письмо, а еще лучше – посоветовал бы молодому правителю спрятать лингам в штаны и не пытаться насиловать соотечественников. Однако для того, чтобы делать подобные заявления, требовалась финансовая независимость, которой он пока не обладал; когда он поправит свои дела, недруги услышат от него и не такое. Настанет день, когда он вообще откажется валить деревья и набобзада не сможет выжать из него больше ни одной рупии.

Больше всего Алекса огорчало то, что он вынужден готовиться к приему нежеланных гостей. Присутствие Эммы создаст впечатление, что Парадайз-Вью не только индийская, но и британская плантация. Придется не откладывая взяться за изменения, на которых она настаивает. Он уже достаточно пожил на индийский манер; теперь следует перейти на образ жизни типичного англичанина.

Расчистив на столе место, он принялся за список неотложных дел. Избавиться от индийской мебели; послать в Бхопал и Гвалияр за тяжелой темной мебелью, столь любезной британцам; установить во всех комнатах вентиляторы-пунках; переодеть детей в британскую одежду; начать подавать типично британскую еду. Раз на него рано или поздно все равно свалятся официальные визитеры, лучше подготовиться к этому заранее…

Остаток ночи и весь следующий день Алекс трудился в одиночестве в своем кабинете. Слуга приносил ему туда еду, и он сидел, не поднимая головы, пока Сакарам не помешал его работе, сказав:

– Вам надо идти, саиб. Мэм-саиб повсюду вас ищет. Словно разъяренная тигрица, вырвавшаяся из чащи.

– Что-то случилось?

– Не знаю, когда это началось, саиб, но сегодня утром она не позволила айе дать детям лекарство, которое они получают еженедельно. Детям это понравилось, но айе – нет, потому что приказ поступил не от вас. Потом она принялась переставлять в доме мебель, утверждая, что нужны перемены. У нее нет на это права.

Алекс не удержался от усмешки при сообщении о касторовом масле. Он не был на нее сердит. Если бы айя спасла его самого в детстве от этой кошмарной обязанности, он был бы ей чрезвычайно признателен за это! Эмма отлично знала, что делает, и, видимо, полагала, что ее бунт останется без последствий.

– Я предоставил мисс Уайтфилд право менять все, что она сочтет нужным, – сказал он Сакараму.

– Дело в том, саиб, что, разыскивая вас, она наткнулась на зенану.

– Она нашла зенану? – Алекс проклял свою рассеянность. Надо было раньше отвести Эмму в зенану и познакомить со всеми женщинами, за исключением Лахри. Если бы он сам ей объяснил, откуда какая взялась, то не попал бы сейчас в столъ затруднительное положение. Ведь у нее появились основания обвинять его в преднамеренном обмане!

– Случайно наткнувшись на зенану, она приказала мне немедленно привести вас к ней, саиб.

– Что ж, видимо, придется сходить и узнать, чего ей надо.

– Сикандер… Прошу меня простить, но знает ли она о Лахри?

Алекс покачал головой:

– Нет. Лахри тоже о ней не знает. Я как раз собирался переговорить с Лахри, но еще не нашел для этого времени.

– Будьте осторожны, Сикандер. Я уже видел мэм-саиб в таком состоянии – у Сайяджи Сингха, когда он прислал вам девчонку. Только в этот раз она волнуется еще больше. Когда я ее оставил, она ходила по комнате и разговаривала сама с собой.

Алекс озадаченно посмотрел на Сакарама и вздохнул:

– Что же она говорила?

– Она говорила: «Шесть! Целых шесть! А он еще утверждал, что не содержит зенаны!»

Алекс застонал:

– Я сам во всем виноват, Сакарам. Я должен был с самого начала все объяснить. И избавиться от Лахри. Теперь в ней взыграла британская добродетель, и она не успокоится, пока не вытравит из моего дома самый дух этой традиции.

– Боюсь, вы правы, Сикандер. Лахри, наверное, тоже была потрясена, увидев в вашем доме иностранку.

– Почему? Я ведь всем твердил, что привезу из Калькутты няню.

– Это не просто няня, Сикандер. Мне вы можете не рассказывать басен. Я знаю, где вы провели прошлую ночь, а также ночь во время путешествия.

– Ни тебя, ни остальных не касается, где и с кем я провожу ночи. Первого, кто станет об этом сплетничать, я собственноручно заколю в устрашение остальным.

– Слушаюсь, саиб. Если до моего слуха дойдут сплетни, я положу им конец. – Сдвинув густые брови в знак сильного неодобрения, Сакарам отвесил господину церемонный поклон.

– Так-то лучше. В близких ко мне людях я более всего ценю деликатность. Ты об этом знаешь, пусть и остальные не забывают.

Алекс встал и направился в покои Эммы.

Дожидаясь Сикандера и расхаживая по комнате, Эмма приняла решение, что не будет довольствоваться легковесными извинениями и потребует объяснений, что делают в специально отведенной для них части дома столько привлекательных женщин. Женское помещение соединялось с главным корпусом общим двором и крытым переходом.

Видимо, это была зенана; с противоположной стороны дома красовалась также беседка с видом на пруд и фонтан – не иначе как павильон любви Сикандера, где он забавляется с женщинами… Неужели он считает ее такой наивной, чтобы принять всех этих разодетых женщин за служанок?

Особенно хороша собой была одна из них. У Эммы не было возможности как следует ее рассмотреть, потому что та сразу прикрыла лицо краем сари. Но и беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что это красавица. Нет, Эмма ни за что не поверит, что и она служанка в этом доме! И если ее подозрения подтвердятся, то тогда… тогда… Она еще не придумала, как поступит в этом случае, но не сомневалась, что не будет сидеть сложа руки.

Сейчас ей требовалось одно: посмотреть Сикандеру в глаза. Она сразу поймет, кем являются для него все эти женщины, узнает, лгал ли он ей, превратив ее всего-навсего в седьмую любовницу… Господи, это невыносимо! От одной этой мысли Эмме хотелось бежать прочь из Парадайз-Вью.

Она, конечно, не надеялась, что до встречи с ней он избегал женщин, однако не собиралась делить его с шестью наложницами. Почему он не рассказал ей о своем гареме, почему не предупредил, почему не дал слова его разогнать? Вместо этого он приложил все старания, чтобы она не узнала, что в Парадайз-Вью есть зенана.

Неужели он надеялся, что она не найдет ее? Нет, у нее и в мыслях не было рыскать по его дому, все произошло случайно; впрочем, с какой стати она ищет оправдания для себя, когда в случившемся виноват только он?

Меряя шагами комнату, она все больше приходила в неистовство. Внезапно за дверью раздался голос Сикандера:

– Эмма!

Он ворвался в комнату как вихрь, сопровождаемый вездесущим Сакарамом. Эмма молча уставилась на него. Он выглядел усталым, его волосы были взъерошены, щеки – небриты. Одежда – простая индийская сорочка, надетая поверх английских бриджей, заправленных в сапоги, – была мятой и несвежей. Однако при всем том он оставался для нее красивейшим мужчиной на свете.

Вспомнив прошлую ночь и то, что они делали вместе, она вспыхнула. Но мысль о причине его прихода отрезвила ее и вернула холодную решимость.

– Вы глубоко заблуждаетесь, мисс Уайтфилд. Женщины, которых вы видели, не являются моими наложницами. Если не верите мне, спросите Сакарама.

– Сакарам тут совершенно ни при чем. Я предпочитаю услышать правду из ваших уст. Вы отрицаете, что содержите зенану?

Он изображал оскорбленную невинность. Только сейчас до Эммы дошло, что, даже будучи виноватым, он не подаст виду. Он достаточно поднаторел в увертках.

– Не отрицаю. Они действительно живут у меня в зенане. Но из этого еще не следует, что они мои жены или наложницы. Одна из них – моя дальняя родственница. Спасаясь от жесткого обращения своего мужа, она сбежала от него, но родители не пустили ее домой, поэтому я предложил ей убежище. Еще одна была раньше наложницей в доме моего кузена Хидерхана. Он выгнал ее, пригрозив заставить самостоятельно добывать пропитание. Она происходит из знатного рода, принадлежит к касте браминов, а он собирался обречь ее на попрошайничество на улицах Гвалияра… Еще там живет Гайятри.

– Расскажите и о ней. Не сомневаюсь, что про каждую у вас есть наготове душераздирающая история.

– Вы отказываетесь меня слушать? – Глаза Сикандера потемнели, как оникс. – Вы не верите моим словам?

– Лучше пойдемте в зенану. Вы все это расскажете в их присутствии. Я сама хочу с ними поговорить. Сакарам выступит переводчиком. Только не воображайте, что я не пойму, что он им наплетет. Я не говорю на урду, но понимаю достаточно, чтобы уловить нить разговора.

Эмма допустила сильное преувеличение. Если собеседники говорили быстро, она не понимала ни слова, однако надеялась, что угадает истину по выражению лиц. Вряд ли эти женщины – такие же опытные обманщицы, как Сикандер.

– Раз вы настаиваете – извольте. Сакарам, оповести женщин, что мы идем задавать им вопросы.

– Нет! Он пойдет с нами. Лучше не давать ему шанса предупредить их, чтобы они скрыли правду.

Сакарам вопросительно посмотрел на Сикандера:

– Саиб?

– Ты останешься с нами, – уступил Сикандер. – Судя по всему, мисс Уайтфилд не доверяет нам обоим.

– Совершенно верно: не доверяю.

– Идемте в зенану. – Сикандер не подавал виду, что взволнован или чувствует себя виноватым. Его спокойная уверенность только разжигала подозрения Эммы.

Она вышла за ними из комнаты и спустилась по широкой лестнице. Скоро они подошли к резной арочной двери в зенану, охраняемой юношей, одетым в точности как Сакарам. Этого стража она видела и раньше, но он и тогда, как и сейчас, не помешал ей пройти внутрь – ведь она женщина.

Глядя, как он услужливо распахивает перед Сикандером дверь, Эмма с горечью подумала о том, что он, по всей видимости, вправе в любое время наведаться на женскую половину.

Они оказались в роскошном слабо освещенном помещении, где на выложенном подушками ковре перед ширмой возлежала одна-единственная особа, бравшая из бронзовой мисочки какие-то яства и клавшая их себе в рот. При виде посетителей она поднялась и прикрыла лицо краем сари.

Сакарам сказал ей пару слов, и она исчезла. Видя вопросительный взгляд Эммы, он объяснил:

– Я приказал ей привести остальных. Я сказал, что саиб желает познакомить их с новой няней-англичанкой.

Эмма приготовилась ждать, нетерпеливо притопывая ногой. Ожидание было недолгим: вскоре перед ними появилась стайка женщин с натянутыми на головы сари и прикрытыми лицами. Сикандер ткнул пальцем в одну из них, и она взволнованно вышла вперед. Робость не позволяла ей оторвать взгляд от туфель Эммы.

Сикандер откашлялся.

– Это Гайятри, та самая, о которой я начал вам рассказывать. Она – старшая сестра моей жены, переехавшая к нам, когда мы поженились. Ей полагалось бы выйти замуж и жить у мужа, но она глухонемая, поэтому ее никто не берет в жены. Жена упросила меня, чтобы я позволил ей остаться. Я подумал, что она будет хорошей компанией для жены, и не ошибся. Она живет здесь по сей день, потому что родственники не торопятся ее забирать.

Грустная история вызвала у Эммы сочувствие, но она одернула себя: все слова Сикандера могли оказаться лживыми. Она хлопнула в ладоши, заставив вздрогнуть всех женщин, кроме бедняжки Гайятри, которая так и не подняла глаз.

– Она стыдится своего недуга, – молвил Сикандер, – потому и не глядит на нас. За все время, что она здесь прожила, она ни разу не посмотрела мне в глаза.

– Остальных я хотела бы расспросить сама, – сказала Эмма. – Если не возражаете, Сакарам мог бы переводить.

– Сколько угодно! Удовлетворяйте свое любопытство, мисс Уайтфилд. Вы увидите, что я говорю'правду. Эти женщины живут здесь потому, что им больше некуда податься. Все они хорошего происхождения, но по разным причинам не могут жить в своих семьях; некоторых не желает принимать обратно родня. Индийские женщины полностью зависят от мужчин; женщины высшего сословия всю жизнь проводят в затворничестве. Им необходимы покровители, то есть мужчины, которые о них заботятся. Даже мужчины, подобные Сайяджи, держат у себя в зенанах женщин, не выполняющих никаких обязанностей, не становящихся женами или наложницами; просто выгнать их было бы…

– Я бы предпочла услышать все из их собственных уст. Я, конечно, всего лишь няня и не вправе что-либо требовать, поэтому просто обращаюсь к вам с просьбой, мистер Кингстон.

– Действуйте, мисс Уайтфилд. Для этого мы сюда и пришли: задавайте какие угодно вопросы.

Подходя к каждой из женщин, Эмма, спросив, как ее зовут, требовала объяснить, как она здесь оказалась. Сакарам переводил; все вышло именно так, как говорил Сикандер: у каждой была достойная причина находиться в зенане. Эмма не уловила ни тени фальши в их рассказах.

На вопрос, как с ними обращаются и хорошо ли им здесь, все твердили, что саиб – чудесный человек, за чью щедрость они никогда не сумеют расплатиться. Постепенно все, кроме несчастной Гайятри, оправились от смущения и принялись беззаботно щебетать друг с дружкой. Казалось, им очень нравится, что в их ряды затесалась чужестранка.

Все по очереди приподняли чадры, и Эмма удостоверилась, что не все женщины красивы; одна даже оказалась старухой. Эмма уже была готова признать, что женщины зенаны, возможно, и не являются женами и наложницами Сикандера, но заметила одно несоответствие… Когда она в первый раз ворвалась в зенану, то насчитала шесть женщин, теперь же перед ней предстало только пятеро. Где шестая? Или она ошиблась в счете?

Всматриваясь в лица, она убедилась, что не ошиблась. В первый раз она обратила внимание на очаровательную черноглазую девушку с длинными темными волосами. Именно ее и не хватало; Эмма мгновенно смекнула, что опасаться надо ее – ту, которую Сикандер не пожелал выставить на обозрение.

– Вы удовлетворены? – осведомился Сикандер. Его насупленный взгляд был полон негодования.

– Нет. Здесь недостает еще одной, молодой и красивой, самой заметной из всех.

В этот раз Сакарам не сдержался и обеспокоенно переглянулся со своим господином. В синих глазах Сикандера не отразилось, впрочем, ничего, кроме любопытства и невинного изумления.

– Дайте-ка сообразить… – Он изобразил задумчивость. – Ах да, вы, наверное, имеете в виду Лахри. Это еще ребенок. Очаровательна, но слишком юна. Наверное, где-то заигралась.

Он говорил спокойным тоном, как бы убеждая Эмму, что ей не о чем тревожиться, но от этого она встревожилась еще больше. Инстинкт подсказывал ей, что единственная ее соперница – та самая девушка с сияющими черными глазами.

– Хотелось бы познакомиться и с ней. – Эмма поздравила себя со спокойным тоном, хотя внутри кипела.

– Пожалуйста. Сакарам, пусть ее приведут. Мисс Уайтфилд желает познакомиться с Лахри. После этого приготовь нам чай. Мы заслужили чай, не правда ли, мисс Уайтфилд? – Его церемонность только усилила ее подозрительность.

– Чай – это прекрасно.

Чай – напиток, пригодный на все случаи жизни. Хоть в чем-то Сикандер следовал английским традициям. Для англичанина чай – снадобье от всего, включая разбитое сердце.

Подчинившись Сакараму, женщины разошлись. Сакарам отправился заваривать чай, оставив Эмму наедине с Сикандером.

– Эмма… – Он взял ее за руку. – Пока мы одни, я должен кое-что тебе сказать.

– Вот как? Наверное, про Лахри?

Он кивнул:

– Боюсь, что да. Она – моя любовница. То есть была любовницей…

Эмма вырвала у него руку:

– Так я и знала!

– Подожди, Эмма. – Его пальцы впились ей в запястье. – Выслушай меня, прежде чем делать поспешные заключения. Она была моей любовницей до того, как появилась ты. После смерти жены мне было одиноко, а Лахри была юной красавицей, нуждавшейся в покровителе. Разве не естественно, что она стала моей любовницей?

– Естественно!

– Я собирался ее отослать, подыскав ей нового покровителя. Но это потребует времени и труда. Лахри преданна мне. Я надеюсь найти человека, который будет ей приятен… У меня и в мыслях не было продолжать держать ее здесь, раз мы с тобой…

– Отпусти меня! – Эмма сбросила его руку со своего плеча. Сейчас ей было невыносимо его прикосновение. Ее худшие подозрения оправдались. – Она знает обо мне? Ты говорил ей, что собираешься ее отослать?

– Мы ведь только что приехали, Эмма! Я еще не виделся с ней. Будь же благоразумна! Знаю, тебе обидно, но…

Пронзительный крик не дал ему договорить.

– Боже, что это?! – ахнула Эмма.

– Понятия не имею. Сейчас разберемся. Это во дворе. Сикандер обогнул ширму, за которой тянулся длинный выложенный камнем коридор. Сикандер устремился по нему, Эмма, подобрав юбки, побежала за ним. После нескольких поворотов, миновав полдюжины комнат, они достигли общего с главным домом дворика. Навстречу Сикандеру и Эмме уже бежал Сакарам.

– Что это за крик? Что случилось?

На вырвавшиеся у Эммы вопросы никто не ответил. Люди сбегались со всех сторон; объектом их внимания была коленопреклоненная фигура – Гайятри. Она и издавала нечеловеческие вопли, воздевая руки к небу. От этих звуков Эмма похолодела.

Сакарам первым подскочил к кричавшей и, забыв про кастовые запреты – или зная, что к ней можно прикасаться, – заставил ее подняться. Тогда Эмма увидела другое тело, простершееся у их ног.

Это тоже была женщина, вернее, молодая девушка, корчившаяся и извивавшаяся от боли. Эмма узнала Лахри. Та что-то прижимала к груди. Оттолкнув Гайятри и Сакарама, Сикандер склонился над девушкой. Эмма пригляделась, и возглас изумления сорвался с ее губ: Лахри прижимала к себе змею!

С виду черная змейка была безобидной, но поведение Сикандера подсказало, что видимость обманчива – это была смертоносная гадюка-крейт.

На горле и на щеке Лахри были заметны следы укусов, но девушка по-прежнему прижимала змею к груди обеими руками и дергалась всем телом, словно та продолжала ее жалить.

– Отдай, Лахри! – воскликнул Сикандер и вырвал у нее змею. Эмма с ужасом наблюдала, как он растянул ее, держа ее одной рукой за голову и заставляя обнажать зловещие зубы, а другой удерживая подрагивающий хвост. Он огляделся по сторонам.

– Фонтан, Сикандер! – крикнул Сакарам.

Сикандер погрузил змею в воду и долго там держал, пока она не прекратила сопротивление. Эмма тем временем опустилась на колени перед Лахри. То же сделал Сакарам. Девушка хотела что-то сказать, но не сумела. Эмма обхватила ее за плечи и приподняла ей голову с тяжелой шапкой черных волос.

Лицо и губы несчастной посинели и чудовищно раздулись, но рот двигался; Сакарам нагнул голову, чтобы расслышать ее слова. У Лахри началась агония.

Эмма была бессильна что-либо сделать. Рядом толпились женщины, присоединив свои завывания к душераздирающим воплям Гайятри. Конвульсии длились минуту, от силы две, но Эмме эти мгновения показались вечностью. Потом Лахри обмякла, ее недавно прелестное лицо сделалось восковым. Она выдохнула – это отлетел ее дух.

Эмма, потрясенная до глубины души, опустила тело на землю.

– Что она сказала перед смертью, Сакарам?

Главный слуга все еще стоял на коленях с мученическим выражением на лице и не поднимал глаз. Эмма настойчиво повторила вопрос. Сакарам нехотя поднял черные глаза:

– Она сказала, что взяла змею, когда узнала, что господин привез на смену ей англичанку.

– Она дала змее ее ужалить из-за меня?

– Да, мэм-саиб. Лишившись любви Сикандера, она не пожелала больше жить.

– Что за чушь ты несешь? – Рядом с ними опустился Сикандер. Он приподнял бездыханной Лахри веко, обреченно покачал головой и припал ухом к ее груди.

– Бесполезно, Сикандер. Она умерла, – с горечью проговорил Сакарам. – Она убила себя, потому что вы ее бросили.

Красивое лицо Сикандера исказила такая ярость, что он сделался похож на дьявола.

– Откуда она об этом узнала? Я ничего ей не говорил. Не ты ли меня предал, Сакарам?

– Нет, саиб. Аллах свидетель, я не сказал ей ни слова. Сикандер взял мертвую на руки и поднялся, не сводя глаз со своего слуги.

– Кто-то нашептал ей об этом. Я желаю знать, кто это сделал. Созови всех слуг, всех, кто здесь околачивается! Собери их на парадных ступеньках дома. Я выявлю изменника и заставлю его поплатиться за свою измену. Красивая молодая женщина погибла, потому что кто-то не умеет держать язык за зубами и не хочет, чтобы я поступал по моему собственному усмотрению. Созвать всех до одного, Сакарам!

Эмма выпрямилась одновременно с Сикандером. Она была в ужасе, и не только из-за трагической смерти Лахри: никогда еще она не видела Сикандера в таком гневе. Сейчас он был способен на все.

– Что вы собираетесь сделать?

– Не мешайте, Эмма. Тот, кто это совершил, заслужил наказания. Действуй, Сакарам! – Он прошел мимо нее, словно она была пустым местом; все его мысли были сейчас посвящены погибшей возлюбленной.

Сакарам исчез в глубине дома; Эмма очутилась в толпе женщин и слуг, сбежавшихся на шум. Неожиданно послышалось низкое гудение бронзового гонга. Толпа еще больше сгустилась. Эмма бросилась за Сикандером.

Он вышел на веранду, где стояла длинная скамья из кораллового песчаника. Положив на нее тело Лахри, Сикандер распахнул решетчатые ворота, ведущие на парадную лестницу.

На звуки гонга со всех сторон торопились индусы. Внутри собралась внушительная толпа. Никто не произносил ни слова. Люди покорно смотрели снизу вверх на Сикандера и неподвижное тело на скамье.

Эмма, полная страха, горя и чувства вины, гадала, как он поступит. Лахри погибла из-за нее: ведь это она заняла ее место в постели Сикандера. Было бы несправедливо переложить вину на плечи другого. Единственным оправданием Эммы было то, что она не знала о Лахри. Зато о ней знал Сикандер.

Эмме хотелось, чтобы происходящее оказалось дурным сном. Картина и впрямь была родственна кошмару: серьезные, испуганные лица индийцев, гнев Сикандера, неподвижный труп девушки, лишившей себя жизни в припадке ревности и отчаяния.

– Я требую, – заговорил Сикандер, – чтобы человек, рассказавший Лахри о мэм-саиб, вышел из толпы. Пускай тот, кто посмел ранить своим безжалостным языком это несчастное дитя, проявит смелость и теперь и заявит о себе. Я не успокоюсь, пока не узнаю, кто ты, и не вынесу тебе приговор. Не надейся, что тебе удастся укрыться от моего гнева: тебе все равно не спастись. Кажется, я уже знаю, кто это сделал. Предоставляю тебе последний шанс покаяться. Если ты этого не сделаешь, мой гнев падет не только на тебя, но и на всю твою семью, друзей, родню. Если желаешь их пощадить, выйди ко мне сейчас.

Наступила гробовая тишина. Через некоторое время послышался неясный звук – толпа расступилась, и Эмма увидела упавшего на колени слугу. Он полз к ступенькам, трясясь всем телом. Все шарахались от него, как от прокаженного. Воздев руки, мужчина залепетал:

– Саиб! Мэм-саиб! Пощадите! Во имя Аллаха, пощадите! По его испуганному лицу бежали слезы. Эмма узнала его: это был один из паттах-валлах, бывший при них во время долгого пути в Парадайз-Вью. Он показал себя хорошим всадником, отменным охотником, прекрасно знал джунгли и проявлял расторопность как слуга. Она не знала его имени, но неоднократно слышала, как он с грехом пополам изъясняется по-английски, и много раз замечала его у своей палатки. Иногда он помогал Шумаиру паковать ее вещи. Он же вел под уздцы вьючную лошадь, упавшую в пропасть. Эмма вспомнила, как Сакарам бранил его за эту потерю. Неужели он все это время следил за ней? Неудивительно, что он раскрыл ее с Сикандером тайну.

– Сакарам! Принеси мне бич! – Сикандер стал спускаться по ступенькам.

– Не смейте, Сикандер! Нельзя бичевать человека, когда согрешили мы сами! – не выдержала Эмма. – Он всего лишь оказался несдержан на язык. Настоящие виновники – мы с вами! Если бы мы не… – Эмма смешалась и беспомощно ткнула пальцем в Лахри. – Она погибла из-за нас!

– Нет! Причина ее смерти в том, что этот подлый и трусливый шакал рассказал ей о нас. Он пренебрег моим доверием и нарушил границу моей зенаны. Я должен был заподозрить его в таких намерениях и предотвратить его предательство.

– Откуда вам было знать? Почему он так поступил?

– Прежде чем стать моим слугой, он прислуживал Лахри. Он появился у меня одновременно с ней – это был дар набобзады Бхопала. Он состоял в свите ее слуг. Я мог бы отправить его валить лес или работать на рисовой плантации, но я этого не сделал. Я оставил его при себе, проникшись к нему доверием…

Внезапно толпа индусов дружно ахнула. Сикандер и Эмма обернулись. Над коленопреклоненным изменником стоял Сакарам. В руках у него было оружие – но не бич, которого требовал его господин, а длинное тонкое копье, каким в Индии закалывают свиней. Замерев от ужаса, Эмма увидела, как Сакарам проткнул беспомощного слугу насквозь.