"Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги" - читать интересную книгу автора

или ребер и плеч барана.
Это были неисчерпаемые наставления. Джованни знал заранее, с каким
пренебрежительным видом фра Бенедетто подымет брови, когда речь зайдет о
краске, именуемой драконовой кровью, и непременно скажет: "Оставь ее и не
очень печалься о ней; она не может принести тебе много чести". Он угадывал,
что те же слова говорил и учитель фра Бенедетто, и учитель его учителя.
Столь же неизменной была улыбка тихой гордости, когда фра Бенедетто поверял
ему тайны мастерства, которые казались монаху пределом всех человеческих
художеств и хитростей: как, например, для состава промазки при изображении
молодых лиц должно брать яйца городских кур, потому что желтки у них
светлее, нежели у сельских, которые, вследствие своего красноватого цвета,
идут более для изображения старого смуглого тела.
Несмотря на все эти тонкости, фра Бенедетто оставался художником
бесхитростным, как младенец. К работе готовился постами и бдениями.
Приступая к ней, падал ниц и молился, испрашивая у Господа силы и разума.
Каждый раз, как. изображал Распятие, лицо его обливалось слезами.
Джованни любил учителя и почитал его величайшим из мастеров. Но в
последнее время находило на ученика смущение, когда, объясняя свое
единственное правило из анатомии,- что длину мужского тела должно полагать
в восемь лиц и две трети лица,- фра Бенедетто прибавлял с тем же
пренебрежительным видом, как о драконовой крови,- "что касается до тела
женщины, лучше оставить его в стороне, ибо оно не имеет в себе ничего
соразмерного". Он был убежден в этом так же непоколебимо, как в том, что у
рыб и вообще у всех неразумных животных сверху темный цвет, а снизу светлый;
или в том, что у мужчины одним ребром меньше, чем у женщины, так как Бог
вынул ребро Адама, чтобы создать Еву.
Однажды понадобилось ему представить четыре стихии посредством
аллегорий, обозначив каждую каким-нибудь животным. Фра Бенедетто выбрал
крота для земли, рыбу для воды, саламандру для огня и хамелеона для воздуха.
Но, полагая, что слово хамелеон есть увеличительное от camelo, которое
значит верблюд,-монах в простоте сердца представил стихию воздуха в виде
верблюда, который открывает пасть, чтобы лучше дышать. Когда же молодые
художники стали смеяться над ним, указывая на ошибку, он терпел насмешки с
христианскою кротостью, оставаясь при убеждении, что между верблюдом и
хамелеоном нет разницы.
Таковы были и остальные познания благочестивого мастера о природе.
Давно уже в сердце Джованни проникли сомнения, новый мятежный дух, "бес
мирского любомудрия", по выражению монаха. Когда же ученику фра Бенедетто,
незадолго до поездки во Флоренцию, случилось увидеть некоторые из рисунков
Леонардо да Винчи, эти сомнения нахлынули в душу его с такою силою, что он
не мог им противиться.
В ту ночь, лежа рядом с мирно храпевшим мессером Джордже, в тысячный
раз перебирал он в уме своем эти мысли, но чем более углублялся в них, тем
более запутывался.
Наконец, решил прибегнуть к помощи небесной и, устремляя взор, полный
надежды, в темноту ночи, стал молиться так:
- Господи, помоги мне и не оставь меня! Если мессер Леонардо -
человек в самом деле безбожный, и в науке его - грех и соблазн, сделай так,
чтобы я о нем больше не думал и о рисунках его позабыл. Избавь меня от
искушения, ибо я не хочу согрешить перед Тобою. Но, если можно, угождая Тебе