"Д.С.Мережковский. Маков цвет " - читать интересную книгу автора

равноправием, кокотками, автомобилями, цилиндрами и свободой?.. Страшно мне
как-то...
Арсений Ильич. Ну, Боря, слышали уж мы эту песенку о гнилом западе. Я
ворчу на Париж, да ведь моя жизнь в прошлом, а тебе не моими глазами надо
смотреть. Сейчас же завел: запад, запад...
Борис. Да нет, дядичка, не гнилой он, запад, не гнилой, - милый,
святой, хороший... Только не наш, другой... Мы другие. Нам другое надо.
Впрочем, ничего я не знаю.
Анна Арсеньевна. Поживешь, оценишь Париж. Сколько жизни, комфорта,
свободы. Люди ласковые, простые. Живут естественно, как живется, без
вопросов. У нас все как-то странно, утомительно. Сейчас же вопросы, вопросы,
вопросы. Точно нельзя без всяких решений жить. Брать жизнь, какой Бог ее
создал. Ну, я не говорю, ну вдумываться, отчего же? Но ведь у нас пойдут эти
вопросы, - и сейчас же ненависть, злоба и вообще...
Наталья Павловна. Ненависть у нас безумная накопилась. Здесь ненависти
нет, это правда. Да ведь зато и любви нет...
Борис. Тетя, тетя, милая, сколько у нас ненависти, что даже слышать
друг друга не можем. Все друг друга презирают, в чем-то укоряют, и никто
никому не верит. Нет ненависти, - нет и любви, скажете? А из ненависти
любовь вырастет ли еще? Ведь ни слова о ней, ни одного единственного. Забыли
или не было ее никогда? И не будет?
Арсений Ильич. Да что тут о любви мечтать. Добиться бы простой
человеческой справедливости...
Борис. Нет, дядя, кто любовь любит, тому справедливости не надо. Какая
уж тут справедливость в любви? Справедливость будет рассуждать, кому
умирать, кому жить, - а в любви никакой смерти нет, одна жизнь... И даже
совсем и жизни нет, если нет любви...
Наталья Павловна. Судьба тебя изломала, Боричка. Взвалила тебе на плечи
столько, что не всякому вынести.
Борис. Нет, тетя, я из-за этого мира не прокляну. Я люблю ее, жизнь,
как она есть. Всегда любил. Только сам-то я такой... вы знаете, ну что я?
Всегда боялся идти впереди жизни, над жизнью... Мечталось жить в самой
середке. Думалось, не там ли еще теплится искорка любви. Оторвешься,
выйдешь - очутишься в пустоте. А теперь вокруг и этого нет: жизнь сама ушла
из-под меня, выскользнула... И я уж позади, за жизнью остался. Смотрю на
нее, как сквозь стекло. Точно в корпусе, бывало, следишь из окна: Садовая,
извозчики, магазин Крафта... Ну, да что обо мне. Я человек конченный. Je
suis un опустившийся человек - это у Достоевского, кажется, кто-то говорит.
Арсений Ильич. Право, противно тебя слушать... Ноешь, ноешь...
Совершенно, как Соня. Уж если вы опустившийся человек, так я-то кто? Старая
калоша, которая промокает. Благодарю покорно. Нет, вон Бланк, - это я
понимаю. Уж он не заноет, руки сложа сидеть не будет в двадцать шесть лет. И
что такое случилось, скажите, пожалуйста? Что случилось? Каждому поколению
своя жизнь, своя работа... Отжили мы - вы живите... Слава Богу, не на один
век и вам жизни хватит. Бланк совершенно прав...
Борис. Да, да. Разве я спорю? Бланк совершенно прав. Честь ему и слава.
А когда они едут?
Арсений Ильич. Завтра вечером.
Входит Коген.[17]