"Д.С.Мережковский. Было и будет. Дневник 1910 - 1914 " - читать интересную книгу автора

с тем, что было личностью? Живой пес лучше ли мертвого льва? Тут для
природы, для биологии нет вопроса, но для психологии, для человека - есть. И
отказаться от этого вопроса нельзя, не перестав быть человеком.
Безболезненная смерть, конец "биологического цикла", может быть, и "мирная",
но не "непостыдная кончина живота". Чем безболезненнее, тем постыднее.
Вот мертвая Корделия в объятиях Лира. Какое ему дело до "биологического
цикла", до безболезненной смерти будущих людей? Она сейчас мертва, и сейчас
не ей, а ему больно. Собака жива, кошка жива, последняя тварь жива, а она
мертва. Он любил ее живую, любит и мертвую. Но мертвая - ничто. Как же
любить ничто? Смысл жизни - любовь, и этот смысл - бессмыслица?
Воля жизни совершает "биологический цикл"; когда же цикл закончен, дело
жизни сделано - обманчивое покрывало Майи падает и открывается истинный
смысл или бессмыслица жизни - воля к смерти, воля к небытию.
Как ни различны Шопенгауэр и Мечников, в этом они согласны. Но что для
одного - трагедия, то для другого - идиллия; один - пессимист, другой -
оптимист; одному тяжко и страшно, другому легко и весело. Может быть,
впрочем, эта веселость страшнее самого страшного?
Шопенгауэр и Мечников высказали то, что носится в воздухе современной
европейской культуры, как на пустынных вершинах метафизики, так и в
многолюдных долинах эмпирики: современный христианский Запад сходится с
древним буддийским Востоком в отрицании воли к жизни, в утверждении воли к
небытию.
Провал воли к жизни - провал личности. Не стало личности - не стало
смерти. Безличность - бессмертность.
Вот почему воскресение для нас - самая ненужная из ненужностей, самая
нелепая из нелепостей. Умирать нечему - воскресать нечему.
Да, смерть исчезла. Мы живем, думаем, чувствуем, действуем так, как
будто нет смерти. Наша первая заповедь - забвение смерти. Напоминать о
смерти неприлично в высшей степени. Когда в Париже совершаются гражданские
похороны, то к дому покойника подъезжает изящная карета с продолговатым
задом - черным, длинным и узким лакированным ящиком. В ящик опускают
покойника, и он скользит в него так тихо и быстро, так незаметно, прилично,
что сразу не поймешь, в чем дело. Египетские пирамиды и этот лакированный
ящик - воплощенные мысли о смерти.
Смерти не знают боги и звери. Какое же наше незнание - божеское или
зверское?
Против воли к небытию возразить нечего, можно только спросить: зачем же
терпеть существование, по словам Шопенгауэра, "частью ничтожное, а частью
ужасное"? Не лучше ли покончить сразу, как учат индийские поклонники богини
Кали,[3] спасающие мир от воли к жизни убийством и самоубийством?
А может быть, к этому мы и идем? Дух убийства уже над Европою носится.
Вооруженные народы готовы, как пьяные ножовщики или хищные звери, друг на
друга кинуться, чтобы начать такую бойню, какой еще мир не видал.
Дух убийства над Европой носится, а над Россией - дух самоубийства.
Пуля, петля и яд сделались у нас "явленьем бытовым", общественным, едва ли
не главною частью нашей конституции. По слову Тертуллиана[4] о мучениках, мы
летим на смерть, как пчелы на мед. Если так дело дальше пойдет, то скоро
утолится вполне наша воля к небытию.
Кто лучше - убийцы или самоубийцы? Во всяком случае ни для тех, ни для
других не нужно воскресение.