"Д.С.Мережковский. Кальвин ("Реформаторы" #2) " - читать интересную книгу автора

и рубит им головы?" - говорит Лютер; то же мог бы сказать и Кальвин, только
заменив слово "бунтовщики" словом "еретики". "Да падет же их кровь на меня,
и я вознесу ее к Богу, потому что это Он повелел мне говорить и делать то,
что я говорил и делал".[48] Кальвин этого не говорит, но чувствует и делает
разумно, спокойно. Лютер искупает свой грех тою мукой, о которой скажет: "Я
никому, ни даже злейшим врагам моим, не пожелал бы страдать, как я страдаю".
Кальвину этого ничем не нужно будет искупать. Лютер от этого умирает, а
Кальвин этим живет. Главная ошибка его в том, что насилье принято им, как
вечная правда Божия, как святость, не антиномично и трагично, а благополучно
и безболезненно, как должное, и так, как будто вовсе не было Голгофы -
величайшего насилья, совершенного людьми над Сыном Божиим.


8

Самое страшное из всех совершенных Кальвином "Деяний Веры" - Actos de
fe - сожжение Михаила Сервета. Но прежде чем судить Реформу за этот костер,
надо вспомнить тридцать тысяч костров Св. Инквизиции в Испании и пятьдесят
тысяч - в Нидерландах. "Я более возмущен одною казнью Сервета, чем всеми
жертвами Испанской Инквизиции", - скажет Гиббон и будет прав, потому что
Реформа для того и началась, чтобы потушить костры Инквизиции.[49]
"Светом истины рассеивается мрак заблуждений, а не светом костров", -
это общее место Кастеллио сделается огненным, благодаря огню Серветова
костра.[50] "Я должен сам услышать, что говорит Бог". "Мысль, будто бы вера
в Евангелие подчинена папской (или Кальвиновой) церковной власти, есть
превратная, еретическая мысль".[51] Церковь от Христа, а не Христос от
Церкви - этот новый, освобождающий религиозный опыт Лютера Кальвин забыл: у
него Христос даже не от Церкви, а от полуцеркви, полугосударства - Женевской
Консистории.
Жан-Жак Руссо выйдет из Кальвина, а из Руссо - Робеспьер. В опыте
Женевской теократии видна нерасторжимая связь Реформации с Революцией. Нож
гильотины выкован на огне Серветова костра.
Все это - оборотные стороны медали, но есть и лицевая, и, чтобы верно
судить о ней, надо помнить и об этой.
"Свобода[52] - чудный дар Божий", - учит Кальвин. Из всех стран мира в
Женеву собираются люди, которым свобода дороже отечества. Всем
государственным правлениям Кальвин предпочитает народовластие, республику.
"Избирательное право народа священно". Новые народные правители в Женеве -
такие же поставленные Богом "Судьи", Judices, как в древнем Израиле.
"Сволочью могут быть короли, а простые люди - детьми Божьими, определенными
избранниками". "Богу служить - вот истинная свобода", Deo servire vera
libertas. "Чем ниже склоняется человек перед Богом, тем выше возносится над
людьми".[53]
Habeas Corpus выйдет сначала из Женевской, а потом из Английской
Реформации. Джон Нокс (John Knox), ученик Кальвина, шотландский реформатор,
основатель Пресвитерианской Церкви, хочет, чтобы "все государи поняли
наконец, что Евангелие есть высший закон для христианского человечества, и
чтобы слова молитвы Господней "Да приидет Царствие Твое" не были только
пустыми словами".[54] Кромвель будет тоже бороться за Теократию и Демократию
вместе, потому что это для него не два понятия, а одно.