"Вольф Мессинг. Я - телепат " - читать интересную книгу автора

состоялось; и, наконец, смутная, но упорная тревога. Откуда она взялась? Уже
потом, анализируя свое состояние, я понял, что в этот день простой и уютный
мир примитивного материализма, где все было так хорошо пригнано, дал роковую
трещину, из которой потянуло сквозняком иррационального. Вот это неожиданное
расширение пространства, необходимость начинать познание с азов, сомнение во
всемогуществе современной науки, ощущение собственной слабости и
незащищенности перед явлением, которое тебе не дано не только повторить, но
и понять, - все это рождало подсознательный страх.
Вольф Григорьевич любил называть себя артистом. В его облике
действительно было много артистического. Резко очерченный профиль и длинные
ниспадавшие на плечи волосы заставляли вспомнить портрет Паганини. И все же
в выступлении отсутствовала главная артистическая черта легкость. Морщины на
лице Мессинга собрались в глубокие складки, на лбу выступила испарина, руки
заметно дрожали. Он нервничал, сердился, требовал от "индукторов"
сосредоточенности. Казалось, что артист выполняет тяжелую, не очень любимую
работу, и зрителям становилось неудобно перед пожилым человеком, вынужденным
так напрягаться.
Но в то же время это не очень приятное зрелище вызывало четкую
убежденность в том, что все происходящее не фокус, не розыгрыш и не
тренировка наблюдательности. Вступительная лекция звучала как "жалкий лепет
оправданья". В самом деле, как можно с помощью наблюдательности исполнить
мысленный приказ открыть книгу не на 6, а именно на II странице?
Человеческая мимика не очень приспособлена для передачи арифметических
символов. Ученые мужи, создавшие объяснительный текст, утверждали, что
Мессинг улавливает невольные движения руки "индуктора", увлекающие артиста в
нужную сторону, выдающие те действия, которые он должен совершить. Но ведь
Мессинг работает и без контакта. Как тогда удается ему выполнить приказ?
Вопросы возникают один за другим. Хорошо бы их задать самому артисту, но он,
выполнив пожелание из последнего конверта, уже раскланивается с публикой. К
сожалению, в зале не находится человека, который повторил бы реплику
булгаковского председатели Акустической комиссии: "Все-таки желательно,
гражданин артист, чтобы вы незамедлительно разоблачили бы перед зрителями
технику ваших фокусов... Разоблачение совершенно необходимо. Без этого ваши
блестящие номера оставят тягостное впечатление".
Впоследствии Вольф Григорьевич рассказывал, что ему разрешили давать
концерты на определенных условиях: во-первых, он не имел права
демонстрировать весь спектр своих удивительных возможностей, а во-вторых,
необходимые пояснения давались только во вступительной лекции. Таким
образом, вопросы задавать все равно не имело смысла. Однако судьба
распорядилась так, что это табу удалось обойти.
Однажды (это было в начале 60-х годов), забежав в гости к Михаилу
Васильевичу Хвастунову, который в то время руководил отделом науки
"Комсомольской правды", я увидел у него человека, лицо которого показалось
мне очень знакомым. Прежде чем я успел сообразить, кто это, он протянул мне
руку: "Мессинг, Вольф Григорьевич".
Позднее я понял, почему не сразу узнал чудотворца, так долго владевшего
моими помыслами. В домашней обстановке у него было совсем другое выражение
лица - спокойное, доброжелательное, умиротворенное. Даже морщины куда-то
исчезали. С этого дня наши встречи стали довольно регулярными. Выяснилось,
что Михвас (так мы называли своего шефа) пишет книжку с Мессингом. Работал