"Георгий Васильевич Метельский.?Доленго (Повесть о Сигизмунде Сераковском) " - читать интересную книгу автора

голоса. Несколько кибиток стояло в степи, из одной из них, крайней,
навстречу вышел белобородый старик и поклонился гостям. Очевидно, он ждал
их.
- Здравствуйте, - сказал он. - Мой сын Абай рассказал мне, что вы
спасли ему жизнь. Теперь он ваш должник. - Старик говорил по-русски не
только правильно, но и почти без акцента.
- Добрый день! - Сераковский и Погорелов поклонились.
- Заходите в юрту. О лошадях позаботятся.
Внутри кибитки было прохладно и сумеречно, особенно после слепящего
солнца. Посередине горел небольшой костер, и над ним, в дыму, коптилось
мясо. На стенах висели несколько луков, стрелы, конская сбруя, сабля,
пестрые стеганые халаты, кухонная утварь.
- Садитесь, - сказал старик, показывая на расположенную против входа
низенькую кровать, прикрытую ковром.
Кибитка постепенно наполнилась народом. Пришли те, кого, наверное,
пригласили. Они молча кланялись, прикладывая руку к сердцу, и усаживались.
По восточному обычаю, первое время сидели молча. Старый хозяин налил
в пиалы кумыс и подал сначала русским гостям, затем остальным. Кумыс был
кисловатый и ударял в нос острым винным запахом. Пожилая, с морщинистым
лицом женщина, должно быть мать Абая, принесла и с поклоном поставила на
низенький столик перед гостями огромное блюдо дымящегося плова. Его ели
руками, помытыми в общем тазу. У Сераковского и Погорелова с непривычки
это не получалось, но хозяева делали вид, что не замечают неловкости
гостей.
Все время где-то поблизости пела одинокая струна, которой вторил
резкий мужской голос.
- Кто это поет? - спросил Сераковский.
- Шаман. Он врачует болезни. Может, хотите, посмотреть? - спросил
отец Абая.
В соседней кибитке сидели на корточках две молодые женщины, ждавшие
исцеления от своих недугов. Шаман, маленький худой мужчина лет сорока, с
неприятным бабьим лицом, держал в трясущихся руках инструмент - нечто
вроде большущего ковша с длинным черенком, на который была натянута
единственная струна из конского волоса; по ней шаман водил смычком.
Никто не обратил внимания на вошедших. Женщины не пошевелились, не
повели глазами, они тупо смотрели в землю, безучастные ко всему, что
происходило вокруг.
Шаман, напротив, находился в непрестанном движении. Он вскакивал,
садился, снова вскакивал, махал руками, вертел головой. Вдруг он выхватил
из-за пояса кинжал и устрашающе помахал им перед глазами неподвижных,
будто неживых женщин, а затем, Подняв с пола топор, стал изо всех сил бить
обухом себя в грудь и бил до тех пор, пока не свалился в изнеможении.
Тогда обе женщины встали, а все, кто находился в юрте, стали тихонько
шептать молитвы. Сераковский с трудом разбирал слова, что-то вроде <Алла
ой боей, хай, хай...>
Но тут раздался дикий вопль, шаман вскочил на ноги, схватил одну из
женщин, перекинул ее через плечо и начал вращаться. Женщина распрямилась,
вытянула руки и ноги, волосы ее растрепались, и она походила теперь на
парящую в воздухе птицу. Через несколько минут шаман бросил ее на землю
едва заметным движением плеча, как грузчики сбрасывают мешки с зерном.