"Израиль Меттер. Среди людей" - читать интересную книгу автораи не имею права вежливо сказать:
- Послушайте, я вас совершенно не уважаю. Научили вы за свою жизнь хотя бы одного человека чему-нибудь полезному, доброму, хорошему? Ведь в том, что вы мне говорите, нет ни одной мысли, это все бутафория... Ничего подобного я ей, к сожалению, не сказал, а вместо этого вяло спорил с ней, и она умело ловила меня на словах, придавливая каменными формулировками. Она добивалась от меня, чтобы я признал свои ошибки. - Вам следует усвоить, товарищ Охотников, - говорила инспекторша, - что ваши педагогические эксперименты приводят к пагубным последствиям. И чем скорее и точнее вы их проанализируете публично, тем легче вам будет освободиться от них. Я сказал, что не понимаю, от чего мне надо освобождаться. - Ни для кого не секрет, - сказала она, - что известная часть нашей молодежи заражена нигилизмом. Школа несет полную ответственность за это. Вы же, товарищ Охотников, вместо того чтобы бороться с неустойчивыми настроениями в своем классе, будируете их. - Чем? - спросил я. - Во-первых, вы вернули учащимся написанные ими сочинения без оценок, тем самым дав им недвусмысленно понять, что вы считаете работу подобного рода оши-бочной. - Но я действительно так считаю! - сказал я. Инспекторша продолжала, перекатываясь через меня, как океанская волна через камешек: - Сочинения, которые вы сочли ошибочными, помогли бы вам не только кратчайшим путем ознакомиться с настроением класса, с его моральным уровнем и домашними условиями, то есть со всем тем комплексом, который так необходим хорошему воспитателю. Я смотрел на нее вылупив глаза. Мне казалось, что этого не может быть - и ее не может быть, и всего того, что она говорит, не может быть. - Во-вторых, - продолжала она, - вы поставили ученику десятого класса завышенную оценку за работу, которая содержала серьезнейшие ошибки. Я имею в виду работу Геннадия Мещерякова о Чернышевском. В этом классе у вас вообще идейный разброд. Она сделала паузу, всматриваясь в мое окаянное лицо. Инспекторша ждала объяснений. Мне нужно было объяснить ей так непосильно много, что я не мог этого одолеть и молчал. Она посмотрела на свои часы, огладила свою прическу, черты ее лица расположились в том порядке, который в результате должен давать улыбку. - По-моему, мы с вами отлично побеседовали, - сказала инспекторша. - Примите мой дружеский совет: свое выступление на коллективе изложите в письменной форме. Это поможет вам внутренне собраться и дисциплинировать себя. Хотелось бы, чтобы ваше выступление послужило поводом к большому разговору... Она поднялась, отвратительно приветливая, непобедимая, и пошла к дверям, громко, как солдат на параде, стуча своими дамскими каблуками. Мне захотелось, чтобы она споткнулась о порог и растянулась на полу. И не потому, что я желал ей зла, - я страстно мечтал в ту минуту, чтобы она была |
|
|