"Николай Григорьевич Михайловский. Повести о Максимове " - читать интересную книгу автора

открывал глаза. При свете настольной лампы отчетливо виднелись предметы:
чернильный прибор, коленкоровые корешки книг. Он пытался прочесть названия:
"Лоция Баренцева моря". "Навигационные приборы". "Чехов".
Буквы прыгали. Постепенно качка успокаивалась, и тогда буквы
выстраивались в ряд: "Избранные произведения".
Он просыпался и никак не мог привыкнуть к тому, что очутился один в
незнакомой каюте, погруженной в полумрак и тишину. Смыкал глаза и невольно
думал о Максимове. Служба с ним ничего хорошего не сулит. Видать, хлебнул
горя немало. Есть, конечно, в этом его, Зайцева, вина, но то была лишь капля
в море. Не он, так другой написал бы для Кормушенко все, что тот требовал.
Да черт с ним, с Максимовым! Что он, друг или брат, чтоб из-за него
казниться?
Зайцева беспокоило не только и не столько то, как сложатся его
отношения с Максимовым, сколько волновал вопрос, справится ли он на новом
посту. Пока служил помощником на Дальнем Востоке, а потом в Америке, ему все
время казалось, что ценные качества умирали в нем.

Он повернулся лицом к переборке, закрыл глаза и уткнулся в подушку. В
его усталом мозгу промелькнули обрывки каких-то воспоминаний: вход в шлюз
Панамского канала, кок, подбрасывающий в воздух белую шапочку, крики "ура" и
командующий третьей подводной эскадрой, высокий улыбающийся американец, с
бокалом в руке: "За его величество Сталина!" Все оживились, зашумели и
потянулись с бокалами к Зайцеву.

И еще вспомнился ему высокий улыбающийся американец там же, на приеме,
непрерывно пускавший под потолок ровные колечки дыма. Он был капитаном без
парохода, в шутку называл себя "вдовцом" и охотно рассказывал всем историю,
приключившуюся с ним в Атлантике, когда немецкая бомба попала в судно. Тогда
он распорядился спустить шлюпки и приказал команде оставить горящий пароход.
"Вы, наверное, могли потушить пожар и спасти судно?" - поинтересовался
Зайцев. Капитан рассмеялся: "Пароходная компания получит страховку, а мне ни
холодно ни жарко. Зачем рисковать? За это денег не платят".

Зайцев почувствовал, что он уже больше не заснет. Поднялся, подошел к
умывальнику и, отвинтив до предела кран, подставил голову под холодную
струю.


* * *

На следующее утро Зайцев поднимался на свой корабль. Первым, кого он
увидел, был капитан-лейтенант Трофимов, с которым встречался еще до войны.
По-прежнему молодцеватый, подтянутый, пахнущий одеколоном. Время отложило
свой след: лицо было помятым, и складки залегли в уголках рта. Разве только
усы бурно разрослись и закручивались на концах лихо, по-чапаевски.
Зайцев был приятно удивлен, но сдержанно ответил на приветствие, не
желая показать окружающим, будто они давние знакомые.
Трофимов по всем правилам отдал рапорт и тут же радостно улыбнулся.
Когда они остались вдвоем, Зайцев сказал:
- Рад видеть. Как дела, старина?