"Венера и воин" - читать интересную книгу автора (Гастингс Сьюзен)

Глава 2 Ромелия

Город на семи холмах пробуждался на рассвете, лучи солнца золотили холодный утренний воздух.

Если наблюдатель стоял на холме Яникулум, Рим простирался к его ногам. Белым отливал блестящий мрамор дворцов, вилл, храмов и общественных зданий, пышная зелень выдавала расположение обширных парков и садов. На холмах и в долинах теснились дома желтого, розового и цвета охры, многие из них были в несколько этажей. На западе спокойно текли воды Тибра, по которым бесшумно сновали бесчисленные грузовые и прогулочные лодки. Казалось, громадный город не умещался внутри городской стены, где жило более полумиллиона человек. Подобно щупальцам, каменные улицы тянулись к городской стене и выходили за ее пределы. В эти ранние часы уже началось оживленное движение, торговцы раскладывали свои товары. По узким улицам бежали рабы, торопясь купить для хозяев продукты, солдаты несли патрульную службу.

С белой виллы на Палатине открывался прекрасный вид на город и реку. Высокие деревья, пышная живая изгородь из растений и цветов не позволяли проникнуть за нее любопытным взглядам прохожих. Здесь жил богатый и влиятельный сенатор Валериус Северус Аттикус со своей семьей. В светлом, окруженном стройными колоннами приемном зале виллы – атриуме – находилось много мужчин. Они терпеливо сидели на приставленных к стенам каменных скамейках и ждали. Это были бесчисленные посетители сенатора. Домашние рабы приносили подносы, наполненные кушаньями и напитками, и обслуживали ожидавших.

В стороне от приемного зала располагались личные покои сенатора – царство роскоши и комфорта, апартаменты, по богатству отделки и обстановки не знающие себе равных: стены отделаны ценным цветным мрамором, в нескольких комнатах отдельный водопровод, маленькие бассейны и обогреваемые полы. Всюду мраморные колонны, изящно поддерживающие потолок. На мозаичных полах изображены сцены из римской и греческой мифологии. Подбор мебели также свидетельствовал об изысканном вкусе и богатстве владельца. Несколько предметов мебели поражали особенно, они служили, скорее, для украшения покоев, чем для того, чтобы их использовали по назначению, – столы из цитрусовых деревьев на ножках из слоновой кости, ложе из панциря черепахи, вавилонские ковры, пазы из коринфской бронзы и канделябры из серебра, драгоценная ваза из горного хрусталя стоимостью в годовой доход сенатора. Большая часть бокалов, тарелок и мисок была из серебра.

Даже хозяйственные помещения, такие как кухня, кладовая и комнатки для рабов, свидетельствовали о благосостоянии хозяина. Здесь имелась даже ванна с теплой и холодной водой, подогретым полом и мраморными скамейками для отдыха.

В столовой, длинной комнате, выходившей на перистиль – внутренний двор, окруженный колоннами и засаженный бесчисленными растениями, – уже царило оживление. Утренний ветерок колебал тонкие занавеси, отделявшие комнату от перистиля. Пол комнаты украшала искусная мозаика, стены были цвета охры. Одна из стен была украшена мозаикой, изображавшей девушку, собирающую виноград. Потолок блестел цветным фаянсом и заставлял играть отражавшийся от него свет всеми красками. Посреди комнаты стояло несколько кушеток, а перед ними – большой стол. Рядом находилась железная печь для подогревания еды и напитков.

Домашняя рабыня взяла из бронзового сосуда на печке теплой воды и смешала ее с вином. Стол был уставлен вазами, полными фруктов, печеньем с медом, холодным мясом и белым хлебом.

Изящная женщина в светлой тунике вошла в комнату. Ее темные вьющиеся волосы были искусно собраны в высокую прическу, поддерживаемую золотыми обручами. Это была Ромелия, супруга сенатора. Она испытующе оглядела стол.

– Друзилла, поставь сюда вазу с засахаренными фруктами.

Рабыня послушно взяла большую серебряную вазу и поставила ее на мраморный стол, ножки которого представляли собой четыре крылатых мифологических существа.

Из перистиля донесся детский крик и жалобные сетования женщины. Двое мальчиков в возрасте семи и десяти лет сражались на деревянных мечах. Их нянька напрасно пыталась разнять этих боевых петухов. Ромелия сердито нахмурила тонкие брови.

– Оставь их, пусть учатся утверждать себя, – услышала она глухой голос. Позади нее стоял Валериус, уже одетый в тогу.

– Все в свое время, – возразила Ромелия. – Школа фехтования только после обеда, сейчас они должны вместе с нами позавтракать.

Она снова повернулась к накрытому столу. В дверях появилась еще одна нянька, которая вела за руку одну девочку, а вторую держала на руках.

– Что с Ливией? Она совсем мокрая, – поинтересовалась Ромелия, потрогав белое платьице девочки.

– Она играла у бассейна, потому что Титус забыл там свою лодку, – извинилась нянька.

– А для чего здесь, собственно говоря, ты, слепая сова? – рассердилась Ромелия. – Ты должна следить за детьми. Ливия могла утонуть.

В гневе она подняла руку, чтобы наказать няньку, но до того, как Ромелия успела ударить, между ними встал сенатор и взял маленькую девочку на руки.

– Моя маленькая Ливия – водяная нимфа, – пошутил он и подбросил обрадовавшегося ребенка в воздух. – А теперь попробуй засахаренные фрукты. У воды ты будешь играть, если твоя нянька будет рядом, хорошо? Ты мне обещаешь?

Малышка кивнула и с удовольствием откусила кусочек лакомства.

Валериус вернул ребенка няньке и прилег на кушетку. Дожевывая печенье, он махнул старшей из девочек.

– Валерия, садись со мной. Твоя нянька рассказала мне, что ты знаешь наизусть греческое стихотворение. Я горжусь тем, что ты так хорошо учишься, и твой учитель доволен тобой.

Он протянул девочке печенье.

– Не давай ей так много есть, а то она станет мощной, как кулачный боец, – вмешалась Ромелия и посмотрела на стройное тело девочки. Она уже дала указание няньке бинтовать девочке грудь, чтобы та не стала слишком пышной. В римском обществе для девочки не было ничего важнее красоты, если она хотела сделать хорошую партию.

Валерия взглянула на отца и улыбнулась.

– Сегодня наш греческий учитель хочет рассказать нам о феях цветов. Урок будет проходить в саду. Папа, можно я сплету тебе венок из цветов?

– Конечно, можешь, моя дорогая. Ты должна и себя украсить цветами, потому что выглядишь с ними особенно хорошенькой.

С раскрасневшимися лицами, в поту, в столовую вошли два мальчика. На них были легкие туники цвета корицы, все в грязных пятнах.

Валериус рассмеялся:

– Ранним утром уже ссоримся, да?

Мальчики смущенно опустили глаза.

Ромелия уже удобно расположилась на одной из кушеток и маленькими глотками потягивала вино. Небрежным движением руки она указала няньке, чтобы та вымыла и переодела мальчиков.

– Северус, у тебя хороший выпад, – крикнул сенатор вслед, когда оба мальчика покидали зал. – Только надо больше работать верхней частью тела.

– Они должны не фехтовать, а учиться, – проворчала Ромелия, – их греческий учитель жалуется, что они не проявляют должного интереса к математике.

– Тогда позаботься о том, чтобы они снова проявили к ней интерес, – сказал Валериус, жуя, – воспитание детей, в конце концов, твое дело. Подошло время отсылать Северуса в школу. Мне порекомендовали школу Пропиуса. Она очень дорогая, но в ней учатся только дети патрициев.

Ромелия замолчала. Она терпеть не могла, когда супруг вмешивался в ее дела. Ее задачей было надзирать за громадным домашним хозяйством сенатора. Только в доме было занято сто семнадцать рабов и вдобавок еще несколько вольноотпущенников, не считая греческих учителей.

Ромелия также происходила из знатного и богатого рода. Она владела в Риме домами, квартирная плата за которые была равна маленькому состоянию. Но это было мелочью по сравнению с доходами ее мужа, которому должность сенатора приносила в год миллион сестерциев. Пока он зарабатывал деньги, Ромелия умно и трезво расходовала их, управляя огромным хозяйством и обеспечивая рост их благосостояния. Она была образованной дамой, обученной как наукам, так и искусствам.

Когда она в шестнадцать лет стала женой Валериуса, который был в два раза старше ее, она уже знала, какая роскошная жизнь ее ожидает. Валериус Северус Аттикус уже тогда был почитаемым, богатым и известным мужчиной в Риме. Его пленила красота Ромелии, и он знал, что хорошо сделал, выбрав в жены эту умную светскую женщину. Она сразу же взялась за ведение домашних дел, причем делала это железной рукой, решительно устраняя любые досадные помехи. Ей помогал в этом управитель Тибулл, вольноотпущенник с хорошим математическим образованием. Он много лет преданно служил своему хозяину и остался служить ему даже после того, как был отпущен на волю.

Валерия подарила своему мужу двоих сыновей и двух дочерей, которых сенатор любил сверх всякой меры. Заботу о них она, однако, поручила нянькам, рабыням-гречанкам, которые лучше всех умели обращаться с детьми.

– Мои носилки уже готовы, – сообщил сенатор, взглянув на одетого в красное раба, который стоял в дверях столовой и молча поклонился своему господину.

Ромелия также поднялась и проводила своего супруга до дверей столовой. Она не хотела покидать частные покои дома, потому что приемная кишела многочисленными посетителями сенатора, которые ожидали его появления.

Валериус наклонился к ней и взял ее за руку.

– Прекрасная Ромелия, сейчас я покидаю тебя. Желаю тебе чудесного дня.

Она ответила на его прощальное приветствие любезной улыбкой. Он повернулся и пошел в приемный зал. Его шаги эхом отдавались от розового мраморного пола. Гул голосов ожидавших перерос в многоголосый крик, которым они приветствовали сенатора. Валериус милостиво кивнул и позволил усадить себя в носилки. Окруженный свитой, он покинул великолепный дом, чтобы выполнять в городе свои общественные обязанности.

Улыбка исчезла с лица Ромелии, как только ее супруг покинул дом. Она лишь мельком взглянула на рабов, которые убирали в атриуме еду, оставленную просителями, и вытирали пол.

– Позови управителя, я хочу просмотреть с ним счета за вчерашний день. Потом он должен вместе с кухонным надзирателем составить мне список покупок. Завтра большой рынок и мы должны наполнить наши кладовые запасами, – сказала она Друзилле.

Сопровождаемая любимой рабыней, Ромелия поспешила в свои покои.

– Учителя уже пришли? Для мальчиков на очереди математика и прекрасные искусства, для девочек – танцы и музыка.

– Да, госпожа. Учителя здесь, и девочки уже в саду, – сказала Друзилла.

Она протянула Ромелии солнечно-желтый платок, которым та изящно украсила тунику. В то время как на Друзилле была скромная одноцветная туника до щиколоток, одежда Ромелии была богатой и изысканной. Вдоль всего подола шла широкая декоративная кайма, на руках блестели золотые кольца и браслеты, в ушах – сережки. Все свидетельствовало о тонком вкусе этой богатой, властной женщины.

После того как полностью оделась и критически осмотрела себя в полированном медном зеркале, Ромелия уселась за большой мраморный письменный стол. Теперь в комнату впустили управителя Тибулла.

Он почтительно склонился перед госпожой дома. Через плечо у него висела круглая корзина с крышкой, из которой он достал несколько свитков папируса. Ромелия взяла их и тщательно изучила.

Первую часть дня Ромелия целиком посвящала хозяйственным заботам и подгоняла рабов. К обеду она уставала, выдыхалась и удалялась в свою спальню. Согласно римскому распорядку, все дела ложились на предобеденные часы.

Друзилла принесла своей госпоже таз с холодной водой, чтобы освежить ее и затем переодеть. После обеда Ромелия прилегла отдохнуть на кушетку в саду, где от жары ее скрывала тень деревьев. Друзилла приготовила для нее прохладный лимонад, две рабыни обвевали ее большими опахалами.

Сад был чудесным произведением искусства. Тут росли деревья и кустарники, между ними струились фонтаны, на мраморных цоколях стояли ценные скульптуры. Часть сада была накрыта пурпуром, привязанным к изящным колоннам.

Это укрытие удерживало солнечные лучи и отбрасывало красноватый отблеск на землю. Между дорожками росли яркие цветы на фоне нежно-зеленого коврика из мха. Фонтаны тихо, умиротворяюще журчали.

Ромелия сонно закрыла глаза. С началом лета жара в Риме становилась невыносимой. Она удалилась бы в свое имение на юге, если бы не ее страсть к разнообразным удовольствиям, которыми соблазнял ее такой город, как Рим.

Но она тосковала по освежающему морскому бризу с Тирренского моря, аромату олеандров и пению цикад.

Вздыхая, она потянулась и услышала голоса из дома. Перед ней склонилась молодая рабыня. Ромелия знала се. Это была Эмилия, любимая рабыня ее соседки Флавии, докладывавшая ей о приходе госпожи.

Ромелия кивнула и объяснила, что готова принять свою соседку.

Должно быть, была какая-нибудь особая причина, если Флавия, несмотря на полуденный зной, пришла к ней с визитом. Конечно же, она не прибежала пешком, хотя участок земли, на котором она жила со своим супругом Барбилусом, граничил с участком сенатора. Большие парки, окружавшие обе виллы, создавали расстояние, и Флавия преодолевала его на носилках.

Теперь она стояла у портика с колоннами и поправляла свою одежду. На ней было легкое платье, скрепленное на груди узким поясом. Легкое покрывало, накинутое на волосы и плечи, спадало на бедра. Ромелия скривила рот.

«Фальшивая змея», – подумала она про себя. Но тут же любезно улыбнулась и поприветствовала Флавию. Два раба поставили под пурпурную крышу еще одну кушетку и положили на нее прохладные покрывала. Флавия со стоном опустилась на нее и несколько раз обмахнула рукой лицо. Она улыбнулась своей подруге.

Ромелия слегка кивнула, и Друзилла протянула Флавии кубок с лимонадом. После того как выпила его, Флавия осторожно откинула покрывало. Ромелия не поверила своим глазам: черноволосая Флавия внезапно стала светловолосой.

Ромелия сглотнула и вынудила себя сдержаться. Как такое стало возможно?

– Ты удивляешься, не так ли? – вырвалось у Флавии. Наконец-то она смогла хоть раз произвести впечатление на высокомерную Ромелию.

– Конечно, – ответила Ромелия, сцепив зубы. – Как тебе это удалось?

– Я ничего не делала. Жена патриция Александра красками настолько повредила свои волосы, что они у нее стали выпадать. Ей пришлось посетить множество лекарей, чтобы добиться роста волос. После всей этой истории моя рабыня Эмилия сделала мне чудесное предложение. Однажды в городе она наткнулась на мастерскую изготовителя париков. Мужчина был из Египта. Знаешь, в этом деле египтяне – настоящие мастера. Потом я отыскала себе германскую рабыню, у которой были особенно красивые волосы. Я велела их отрезать, и египтянин сделал мне из них парик. Как он тебе нравится?

Флавия кокетливо повернула голову, чтобы Ромелия могла созерцать ее великолепные волосы.

– Ну да, неплохо, – пробормотала Ромелия, у которой в голове пронеслось, что ей непременно тоже нужно раздобыть себе такой парик.

– Только представь, какая будет сенсация, когда я пойду в этом парике на игры. Там всегда собирается почти весь Рим, и все смогут мною восхищаться, – торжествовала Флавия.

Ромелия промолчала.

– А что говорит твой муж по этому поводу? – спросила она наконец.

Флавия рассмеялась:

– Ему нравится. Да он все равно ни в чем не принимает участия. Ты же знаешь, ему нездоровится и он отошел от всех общественных дел. Однако он подарил мне чудесные зеленые серьги, которые идут к золотистым волосам.

– Я не понимаю, как можно в жару таскать на голове такую тяжесть. Не возникает ли у тебя ощущение, что в твоей голове поселились блохи?

Флавия обиженно опустила уголки рта.

– Совсем нет, даже наоборот, светлые волосы отражают солнечные лучи. Кроме того, они блестят как золото.

– Только следи за тем, чтобы уличные разбойники не утащили у тебя вместо браслетов волосы с головы.

Ромелия рассмеялась. Она знала, что этим она задела Флавию. Ей доставляло удовольствие иногда насмехаться над своей соседкой. Флавия молча сносила грубые шутки, хотя было заметно, что она злится. Однако дружба с домом сенатора и его супругой были для нее явно важнее, поэтому она проглатывала оскорбления.

Она позволила Друзилле налить себе еще лимонада. Ей не представилось возможности ответить, потому что к ним приблизился Тибулл и остановился на почтительном расстоянии. Ромелия кивнула, разрешая ему подойти.

– Госпожа, я хотел бы доложить тебе, что из пекарни привезли хлеб, а из гавани прибыли материи. Тончайшие египетские хлопчатобумажные ткани.

Ромелия кивнула.

– А что нового в городе? О чем говорит народ? О чем сплетничают на римских улицах? От твоих внимательных ушей ничего не ускользает.

– Говорят о многом. Рты у плебеев никогда не закрываются. Однако нельзя верить всему, о чем сплетничают в переулках и тавернах. Между прочим, Понтикус получил новый товар, который он завтра будет предлагать на продажу. Так как завтра рыночный день, наверняка придет много покупателей и просто любопытных.

Ромелия знала, что Понтикус был самым крупным и самым богатым торговцем рабов в Риме.

– А какой товар он получил? – спросила Ромелия.

– Мавров из Африки, девушек из Египта, однако большую часть составляют галлы и германцы.

– О, мавры, как очаровательно! – Флавия взволнованно захлопала в ладоши. – Я бы охотно купила маленького мавра. Они очень забавные. Им можно сшить одежду, и они будут ездить на собаках.

Ромелия пропустила мимо ушей восторженные возгласы Флавии. Итак, прибыли рабы из Германии! Они ведь светловолосые! Завтра она непременно посетит рынок рабов.


– Ты не находишь, что женщине твоего положения не пристало болтаться на рынке рабов? – ворчал Валериус, вынужденный сопровождать свою супругу, потому что ее невозможно было отговорить от посещения рынка рабов. Она не сообщила ему о причине своего внезапного пожелания.

– Женщина моего положения должна принимать участие в общественной жизни, – защищалась Ромелия.

– Общественная жизнь – это нечто совсем другое. Ты можешь молиться в храме, гулять в укрытых аллеях или расслабиться в бане. Ты можешь пойти в цирк, в театр, на бои гладиаторов. Ты можешь посетить библиотеку или свою соседку Флавию, но зачем тебе мотаться по этому грязному рынку?

Ромелия нетерпеливо отмахнулась.

– Флавия тоже здесь и покупает себе мавра.

– Нет, Флавия велела привести мавра к себе в дом, как и требуют обычаи. Тебе-то для чего быть здесь?

– Только чтобы посмотреть, что здесь есть.

– Нам не нужны рабы, по крайней мере в доме. За рабов в поместье отвечает управитель, на покупку новых рабов я даю ему средства. Он сам ищет подходящих для работы в имении рабов.

– Тут должны быть германцы, как сказала Флавия. – Ромелия вытянула шею. Понтикус, подобно императору, сидел, как на троне, на богато украшенном стуле, стоящем на подиуме, и рабы обмахивали его опахалами. В стороне толпились жалкие, одетые в лохмотья и закованные в цепи создания, они душераздирающе стонали и жаловались. Но были среди них и мрачно молчавшие, крепкие телом великаны.

– Неплохая идея, – задумчиво признал Валериус. – Я, так и так, планировал в следующем месяце проведение игр. Пикантно было бы использовать германцев в качестве гладиаторов. Только посмотри на этих высокорослых. Они превосходят наших гладиаторов на целую голову. Это сделает борьбу напряженной. Итак, я поговорю с Понтикусом, интересно, что он сможет мне предложить.

Валериус протиснулся сквозь толпу любопытных. Понтикус тотчас узнал его, спустился с помоста и побежал навстречу сенатору. Он предвидел хорошую сделку.

– Приветствую тебя, благородный сенатор. Чего желает твое сердце? Что я могу для тебя сделать? Прекрасная нубийка? Галл, сильный, как медведь? Маленький мавр? Приищи себе что-либо, у меня большое предложение.

– Пощади меня с твоим предложением, старый мошенник, – возразил Валериус и без всякого интереса покачал головой. В прошлый раз ты меня обвел вокруг пальца своими пятью хилыми даками и двумя евреями. Львы на арене, и те ими не насытились, и я здорово опозорился перед плебеями. Нет, благодарю, ты меня уже обслужил. – Валериус резко отвернулся.

Несмотря на полноту, Понтикус живо обежал вокруг Валериуса и загородил ему дорогу.

– Ты несправедлив ко мне, Валериус. Только посмотри на мой товар. Первоклассный! Разве эти глаза могут лгать?

Он неловко повернулся к Валериусу и с силой оттянул свои нижние веки так, что его лицо превратилось в подобие маски.

Валериус застонал и позволил подвести себя явно против собственной воли к подиуму, построенному для показа рабов. Он кивнул надсмотрщику, который, махая своей громадной плетью из кожи бегемота, вытолкнул пятерых прикованных друг к другу рабов.

– Это варвары, германцы. Посмотри, какие они большие и сильные. Ты можешь использовать их для полевых работ. Для боев гладиаторов они тоже подойдут. У них есть мускулы и мужество.

Валериус выдвинул вперед нижнюю губу, как будто должен был срочно подумать.

– Нет, – после паузы медленно проговорил он. – Ты просто хочешь задурить мне голову.

– Только три тысячи сестерциев за штуку, – предложил Понтикус.

Валериус громко рассмеялся.

– Нравится же тебе шутить! Три тысячи!

Он снова отвернулся. Понтикус схватил его за руки.

– Две тысячи пятьсот!

Один из рабов, сопровождавших сенатора, протиснулся между Понтикусом и Валериусом, чтобы защитить своего господина от дальнейших атак торговца.

– Немного дороговато для пяти порций мяса для львов, – проворчал Валериус. – Они не стоят более одной тысячи пятисот.

– Ты сделаешь меня бедняком! – пожаловался работорговец. – Две тысячи! Мое последнее предложение!

Пока Валериус торговался с ловким продавцом, Ромелия осматривала рабов, ждавших у подиума. Она обнаружила девушку, сидевшую на корточках прямо на земле, грязную, в жалких лохмотьях. Однако ни грязь, ни лохмотья не могли скрыть природную белизну ее кожи и чудесный светлый цвет волос.

Ромелия дернула своего супруга за тогу и указала на рабыню.

– Я хотела бы на нее посмотреть.

– Что? Зачем она тебе?

– Ну, просто так, я хочу на нее посмотреть. Пусть ее выведут на помост.

– Понтикус, а кто это у тебя там? – спросил Валериус.

Понтикус растерянно посмотрел в том направлении, куда указывал сенатор.

– Но… но… это же женщина! Ах, я понимаю! Женские бои на арене. – От предвкушения удовольствия он облизнулся.

Валериус не удостоил его ответом. Надсмотрщик махнул плетью и вывел девушку на помост. Только сейчас Валериус заметил, что речь шла о высокой германке с длинными ногами, светлой кожей и чудесными белокурыми косами. Если ее отмыть и надеть на нее короткую тунику…

Он не осмелился думать дальше. Понтикус, который заметил, что упорство сенатора тает, предвкушал еще одну сделку.

– Ах, эта, – сказал он, растягивая слова и глядя сквозь полуприкрытые ресницы. – Это нечто особенное. Собственно говоря, я не хотел бы сам с ней расставаться.

– Не лги, мошенник. Ты хочешь только набить цену.

– Но она ее стоит, она ведь девственница.

– Не рассказывай сказки, ей наверняка восемнадцать или девятнадцать лет.

– Безусловно, и она девственница, потому что у дикарей на севере все незамужние женщины девственницы. У меня есть гарантия того, что ни один из солдат до нее не дотронулся.

– Ага, у тебя есть даже гарантия. А я от тебя таковую получу?

– Конечно, я велел врачу осмотреть ее.

Ромелия, задержав дыхание, смотрела на длинные светлые волосы. Какой бы прекрасный парик она могла велеть из них изготовить!

– Я хочу ее, – сказала она своему супругу.

– Что? Извини. Для чего тебе нужна эта дикарка?

– В качестве служанки.

Валериус со смехом покачал головой.

– Варвары даже не знают, что можно мыться. Ромелия, выброси эту чепуху из головы.

– Я ничего не выброшу из головы. Я хочу ее. Друзилла уже не молоденькая, ей нужна помощница.

Валериус был в гневе. Если женщины что-либо вобьют себе в голову, они больше не прислушаются ни к одному разумному аргументу.

– Ты знаешь, сколько она стоит? Она ведь девственница!

– Меня это не интересует!

Валериус так и не понял, что не интересует Ромелию – высокая цена или то, что германка – девственница. Вдобавок ко всему, Понтикус с хитрым выражением лица прислушивался к их перебранке.

– Пятьдесят тысяч, – прошептал он.

У Валериуса перехватило дыхание.

– Что такое? Ты хочешь меня разорить?

Теперь рассмеялся Понтикус.

– Даже тысяча таких рабынь не разорила бы тебя, почтенный Валериус. Посмотри только на эти белые ноги, на круглые ягодицы, полную грудь. Она создана для того, чтобы доставлять мужчине высшее удовольствие.

– Ба! Да такую я могу иметь в любом лупанарии, – отмахнулся Валериус. – Более десяти тысяч она не стоит, даже если она девственница.

– Двадцать тысяч, – услышал он голос позади себя.

Понтикус и Валериус удивленно обернулись. Пренебрежительно улыбаясь и скрестив руки на груди, рядом с ними стоял Хортулус.

Руки у Ромелии задрожали. Только ей удалось уговорить мужа против его воли приобрести эту светловолосую дикарку, как тут же вмешался другой.

– Двадцать пять тысяч, – воскликнула она.

– Ромелия, – одернул ее Валериус.

– Тридцать тысяч. – У Хортулуса не дрогнул ни один мускул, и он глядел перед собой так, как будто это его совсем не касалось.

– Ты знаешь, кто это? Это Хортулус, владелец самого большого лупанария в Риме. – Лицо Валериуса побагровело.

– Откуда мне его знать? – возразила Ромелия насмешливо и опустила уголки рта. – Тридцать пять тысяч! Мое последнее слово!

Валериус сердито нахмурил брови.

– Ну, хватит, женщина твоего положения не торгуется с владельцем борделя. Немедленно возвращайся к своим носилкам.

Ромелия вырвалась у него из рук.

– Я… хочу… эту рабыню!

Нараспев произнося каждое слово, она указывала вытянутым указательным пальцем на помост.

Взволнованный Валериус отвернулся.

– Сорок тысяч! – Хортулус все еще не признавал себя побежденным.

Валериус в гневе переводил свой взгляд с Понтикуса на Хортулуса.

– Итак, хорошо, мое последнее слово. Пятьдесят тысяч, и к ней еще тех пятерых. Ты можешь их тут же отослать в цирк.

Понтикус посмотрел на Хортулуса, но тот сделал отрицательный жест рукой.

– Согласен, высокий господин, ты определенно не пожалеешь. Понтикус предлагает лучший товар, я тебе это гарантирую…

– Прикрой рот, – сердито проворчал Валериус, опускаясь в свои носилки. Охотнее всего он поколотил бы Ромелию – не из-за высокой цены, которую должен был заплатить за какую-то рабыню, а за то, что жена его опозорила. На глазах у всех она устроила сцену, и завтра об этом будут рассказывать на всех площадях Рима, а ему дорога была репутация его семьи. Однако дома, на вилле, он ей выскажет свое мнение, и, возможно, далее поколотит ее за упрямство и высокомерие.

Когда они прибыли домой, Ромелия сказала Друзилле:

– Искупай ее и одень, она будет жить в твоей комнатке, ты научишь ее нашему языку и обучишь всему, что ей надо делать. Сначала на кухне, потом она будет прислуживать в доме.

Ромелия нетерпеливо махнула рукой, пока Друзилла с ужасом смотрела на грязную великаншу, которую ввели в атриум два раба. Цепи Понтикус с нее снял, но до этого указал Валериусу на то, что рабыня может очень быстро бегать и в любое время готова к побегу. Она, кажется, предпочитает смерть рабству.


Мысли Зигрун как будто увязли в болоте. Она едва чувствовала в себе жизнь. После того как римские солдаты помешали ей покончить жизнь самоубийством, ее душа погрузилась в глубокую черную яму. Она отделилась от нее. Душевные и телесные силы покинули девушку. Норны, богини судьбы, которые пряли и ткали человеческие судьбы, набросили свою ткань на Зигрун, и ее судьба оказалась мрачной и ужасной. Это был приговор, которого не могли избежать люди. Если Норны решили судьбу человека, то изменить ее было невозможно. Одним они предлагали жизнь в счастье и уважении, а другим пророчили несчастье и беду. Гневные враждебные Норны выткали судьбу Зигрун.

С Зигрун обращались жестоко, ее унижали. Римляне отняли самое ценное, что она имела, – ее свободу. Однако должны же существовать Норны, которые помогают человеку в беде. Где они? Зигрун каждую ночь глядела в небо, чтобы высмотреть Урдамани – призрачный полумесяц, который указывал на смерть людей. Однако луна казалась круглой и дружелюбной. Ночи были мягкими и спокойными.


Вереница пленных апатично продвигалась мучительным маршем вперед через горы, в царство римлян. Цепи тяжело давили, жара и жажда мучили больше, чем холод и голод. Надсмотрщики подгоняли плетьми жалкие создания, чтобы они двигались быстрее, а если кто-либо без сил оставался лежать на дороге, его пронзали мечом и оставляли как добычу волкам и воронам.

Было сделано много тысяч шагов, пока они, грязные, избитые, униженные, добрались до города всех городов. Они все умрут. Тот, кто еще жив сейчас, лишь продлевает свою муку до мгновения смерти.

В конце их пути они оказались на площади, полной народа, на площади перед громадными зданиями из камня, которые Зигрун никогда еще в жизни не видела. Кто их построил? Были ли это великаны или боги? Кто поставил хижины одну на другую? Кто вымостил камнями дороги? Кто создал громадные стволы деревьев из камня? Ни одному человеку была не под силу эта гигантская работа. Тем не менее вокруг стояло много людей, они смеялись, рассказывали что-то друг другу и показывали пальцами на вереницу осужденных на смерть. Неужели это и была хваленая южная страна, страна под солнцем? Или же это был порог Валгаллы, где земные ценности больше не имеют значения? Зигрун завела руки за голову и рухнула на землю. Девушка почувствовала удар плети, которым надсмотрщик заставлял ее снова подняться, но сжала губы и опустила глаза, чтобы не смотреть в лицо крикливому, яростно жестикулировавшему человеку. Она не понимала, зачем ей нужно подниматься на этот деревянный помост. Потом мужчины сняли с нее цепи. Она теперь свободна? Сила медленно возвращалась в ее тело, сила, данная отчаянием. Она огляделась в поисках пути на свободу, пути, который приведет ее назад, на родину. Однако Зигрун увидела только смеющихся и кричащих людей, а также пленников, закованных в цепи, жизнь которых уже заканчивалась. Что хотел этот богато одетый мужчина, громко споривший с работорговцем? Ведь она была Зигрун, единственная дочь мужественного воина Зигмунда Наякса! Никто не мог заставить ее стать рабыней.

Зигрун быстро поняла, что она только поменяла владельца. Им, должно быть, стал очень важный и состоятельный мужчина, которого несли перед ней молодые люди, одетые в красное. Она должна была следовать за этим мужчиной, он был теперь ее судьбой.

Девушка затравленно огляделась. Это была возможность к побегу, однако куда? По обеим сторонам дороги, как горы, возвышались громадные дома, на улицах толпились люди. Среди них было много солдат. У Зигрун не было никакого шанса. Она понуро опустила голову. Должна же ей когда-нибудь предоставиться возможность бежать, и уж тогда она непременно ею воспользуется!

Дом, в который вошла Зигрун, казалось, был построен богами, таким он был громадным, ослепительным и драгоценным. Все блестело и отражалось, как в зеркале, и Зигрун была поражена этой роскошью. Полноватая темноволосая женщина в длинной одежде скептически посмотрела на нее. Однако то, что она сказала ей, Зигрун понять не могла. Солдаты с ней тоже заговаривали, но Зигрун не прилагала усилий, чтобы понять смысл их слов. С этой женщиной дело было по-другому, у нее было добродушное лицо, и она улыбалась. Улыбка была приветливой, и она протянула Зигрун руку.

Зигрун последовала за ней, робко поглядывая вокруг себя. Этот небесный дворец с его каменными стенами казался ей волшебным, а когда женщина ввела ее в большую комнату, в которой плескалась вода и витали приятные ароматы, а на каменных скамейках лежала ценная одежда, она подумала, что, наконец, попала и Валгаллу.

– О боги, работы здесь много, – пробормотала Друзилла и кивнула двум рабыням, которые должны были ей помочь. Они хотели стащить с новой рабыни лохмотья, чтобы ее переодеть, но Зигрун в ужасе отпрянула и подняла руки, чтобы защититься.

– Так не пойдет, – решила Друзилла, оттолкнула обеих и снова улыбнулась чужестранке. Затем она указала пальцем на себя, потом на бассейн с водой, демонстративно разделась, вошла в воду, повернулась и кивнула Зигрун.

Зигрун медлила. Не было ли это хитростью, чтобы ее утопить?

Ведь не повредит же ей, если она последует за приветливой женщиной в воду. Медленно она стащила жалкие лохмотья со своего тела. Друзилла удивилась. Чужестранка была очень высокой, гибкой и стройной. Ее грудь, на вкус Друзиллы, оказалась несколько большой, зато ноги были стройными и кожа очень светлой. Однако она была грязной, и длинные полосы, с которых до сих пор стекала кровь, показывали, что надсмотрщики не жалели на нее ударов плети.

Зигрун медленно подошла к бассейну и ступила на каменную лестницу, которая вела в воду. Однако когда ее нога коснулась воды, она испугано вздрогнула. Вода была теплой.

Друзилла с удовольствием плескалась в воде и ободряюще махала ей. Зигрун не сразу пришла в себя. Почему вода теплая? Теплее, чем воздух. Ведь это невозможно! Одновременно она ощутила побуждение войти в теплую воду и плескаться в ней, подобно этой полноватой женщине, которая сейчас, довольно смеясь, потягивалась и отфыркивалась.

Зигрун преодолела свой страх и медленно, шаг за шагом, спустилась в бассейн. Две другие рабыни остались стоять у края бассейна, держа полотенца и маленькие сосуды на подносе. Зигрун недоверчиво посмотрела на них. Однако когда Друзилла открыла один из горшочков и натерла себя приятно пахнувшим маслом, Зигрун отбросила свою осторожность и сделала так же, как она.

Теплая вода произвела приятное и расслабляющее действие на Зигрун, хотя она вздрагивала при каждом незнакомом шорохе и, казалось, постоянно готова была бежать. Но девушка не могла лишить себя такой приятной ванны и позволила, чтобы другая вымыла ее и ее волосы.

После того как Друзилла отмыла новенькую и пригладила ее длинные волосы, она вытянулась рядом с ней в воде, показала на себя пальцем и сказала:

– Друзилла.

Потом она показала на Зигрун и замолчала. Зигрун поняла. Она посмотрела на женщину и повторила:

– Друзилла.

Друзилла кивнула и засмеялась. Тогда Зигрун показала на себя и произнесла:

– Зигрун.

Глаза Друзиллы расширились.

– 3… гр…

Она не могла воспроизвести звуки и покачала головой.

– Зигрун, – повторила Зигрун и улыбнулась.

– Ззигуррр… – Друзилла громко рассмеялась и шлепнула руками по воде так, что отлетели брызги. – Аква! (Вода!).

– Аква, – повторила Зигрун.

Друзилла снова кивнула и улыбнулась. Затем она взяла один из глиняных флакончиков, капнула несколько капель из него себе на руку и поднесла к носу Зигрун.

– Олеум.

– Олеум, – повторила Зигрун. Она подняла свою руку и показала ее Друзилле. – Манус.

Друзилла обрадовалась, что Зигрун, наконец, оттаяла. Она взяла прядь ее волос.

– Капиллус.

Затем указала на ее рот.

– Орис.

На глаз.

– Окулус.

На нос.

– Назус.

На грудь.

– Пектус.

Зигрун внимательно слушала слова Друзиллы.

– Капиллус, орис, окулус, назус, пектус, – повторила она, указывая при этом на соответствующие части тела. Друзилла громко засмеялась и весело брызнула в Зигрун водой.

– Аква! – воскликнула Зигрун. – Аква! Аква!

Вот она нагнулась и сильно подула на воду так, что образовались пузыри.

Друзилла покинула бассейн и кивнула Зигрун, чтобы та следовала за ней. Потом закутала девушку в большой белый платок и осторожно вытерла. Друзилла внимательно осмотрела кровавые полосы на теле несчастной и принесла охлаждающее снадобье. Зигрун успокоилась. Эта женщина не хотела ей сделать ничего плохого, девушка это чувствовала. Друзилла должна была помочь ей при одевании.

Зигрун, исполненная восторга, держала платье перед собой. Казалось, что тонкий материал соткан рукой феи, по сравнению с ее грубыми шерстяными вещами он был сказочно красивым. Друзилла закрепила легкое платье без рукавов у левого плеча Зигрун, правая рука должна была оставаться свободной. Зигрун не поняла смысла совершаемых действий. С открытым ртом она оглядывалась вокруг себя, поглаживала тонкий материал, собранный в изящные складки. Одежда была короткой, открывая взорам стройные ноги Зигрун. Друзилла тихо вздохнула. Вероятно, недолго ждать того, как Валериус подпадет под очарование этих ног.

Друзилла провела Зигрун через коридоры и комнаты, роскоши которых та не переставала удивляться. Она была рада, когда они попали в более скромное крыло дома, в котором находились только простые комнатки, где жили домашние рабы. Однако даже скромная маленькая комнатка, которую она должна была делить с Друзиллой, показалась ей княжеской. В ней стояли два ложа. Каждое из них было покрыто чистой простынкой. Рядом лежало цветное шерстяное одеяло. Друзилла показала на кровать Зигрун.

– Кубиле.

Зигрун медленно улеглась на нее. Кровать была мягкой, покрывало – чистым, а шерстяное одеяло пахло корнем лаванды.

Друзилла присела на край своей постели и посмотрела на новенькую. Она восхищалась ее волосами, голубыми глазами и плавными движениями. Ей было ясно, что все это обязательно вызовет зависть и ненависть Ромелии.


Зигрун ни о чем и не подозревала. Она была слишком смущена избытком впечатлений, нахлынувших на нее за столь короткое время. Девушка накрылась покрывалом и горько разрыдалась.