"Владимир Михайлов. Среди звезд" - читать интересную книгу автора

потому что давало и им самим возможность передохнуть.
А Круг-биограф принялся вспоминать, как когда-то давно, очень далеко
отсюда - там, на Земле, был праздник. Воздух города слабо светился, стены
домов мерцали сквозь зелень и фосфоресцировавшая вода реки и каналов
медленно обтекала легкие и стремительные тела кораблей. Девушки были
украшены цветами, и деревья почему-то казались синими, а небо - совсем
прозрачным.
Он был тогда еще совсем мальчишкой, и ему было обидно, что никто не
обращал на него внимания, и в этом проявилась главная несправедливость
человечества - ведь девушки были частью человечества, правильно? -
заключавшаяся в том, что человечество почему-то признавало и ценило только
уже совершенные подвиги и деяния, а задуманные, но еще не совершенные просто
не замечало. А вина человека, задумавшего подвиги, заключалась лишь в том,
что у него еще не было времени осуществить свои замыслы! Но девушки дружили
с монтажниками, авторами кораблей - ах, правда, это был их праздник,
монтажников, - накануне ушел на испытания новый звездный корабль, и
монтажники ходили в своих серебристых костюмах и тихо пели песни, и
смеялись. А он одиноко бродил по широким, светящимся улицам далеко от
центра - там, куда только ветер доносил музыку. Тогда-то Круг решил, что со
временем он наденет комбинезон звездолетчика, потому что это было еще
почетнее, чем быть монтажником.
И вот он надел его. И уже в первом рейсе ожидал событий, которые
помогут ему проявить все его лучшие качества, а может быть, и совершить
подвиг. Содержание подвига было ему неясно, но он отлично чувствовал
настроение, в котором он совершит нечто, и даже знал, что скажет, когда все
закончится и его будут приветствовать и немного завидовать. Поглядывая на
новых товарищей по экипажу, он даже решил, кто из них что скажет при этом.
И, возможно, так бы все и произошло, но нужные события не случались.
Единственным событием за весь рейс была поломка микромоторчика в одном из
курсоуказателей; увы, моторчик сжег он сам, производя подключение, и хотя
сам же он и исправил прибор, на значительное деяние это никак не походило. В
следующих рейсах было так же спокойно, и он даже начал привыкать к этому. Но
желание сделать что-то необычное в нем не угасало. Он был готов совершить
подвиг даже ценой жизни, соглашаясь не услышать всего того, что скажут после
его гибели звездолетчики и все остальные; но он уже сейчас так четко
представлял все это, что как бы присутствовал на собственных проводах. Сама
же смерть казалась ему чем-то малозначительным по сравнению с тем, что будет
по этому поводу сказано; он думал, что таким образом приучил себя не бояться
небытия. И пребывал в таком убеждении до того самого момента, когда...
Биограф явно зашел слишком далеко: в такие детали вдаваться не
следовало. Все-таки гораздо полезнее было до конца разобраться в сегодняшнем
происшествии. Потому что никому не хотелось примириться с мыслью - ни
влюбленному, ни биографу, ни даже аналитику, - с мыслью о том, что все
кончено.
Что же произошло вслед за тем, как он уравновесился? Как ни странно, он
прежде всего подумал о том, что благодаря всей этой карусели ему удалось
освоиться с проклятой педалью. Теперь он сможет управлять ранцем-ракетой
вполне сносно. Прежде всего, сознание этого принесло ему некоторое моральное
удовлетворение. А затем - приятное предчувствие скорой встречи с кораблем.
Дело в том, что у него как-то мгновенно возник новый план, в котором умение