"Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца" - читать интересную книгу автора

Глава двадцать четвертая БОЙ СО ШВЕДСКИМ ФЛОТОМ

Русская эскадра вице-адмирала Круза, шедшая на соединение с эскадрой адмирала Чичагова, встретилась 23 мая 1790 года в районе Стирсуденн со шведским флотом, которым командовал герцог Зюдерманландский.

В результате разыгравшегося боя огнем русских кораблей, их удачным маневром шведский флот был оттеснен в глубину Выборгского залива.

Стоял ясный день, с чистым небом, с легким ветром, позволявшим маневрировать обоим флотам. При такой погода даже пасмурная Балтика посветлела, и на поверхности моря ярко выделялась пышная оснастка огромных парусных кораблей, в лучах солнца издали казавшаяся ослепительно белой.

Тишина и обманчивый покой царили на море. Казалось, эскадры не хотели сближаться.

На шестидесяти пушечном корабле «Не тронь меня» все было подготовлено к бою. Пушечные порты открыты, на батарейных палубах, у пушек, по своим местам стояла прислуга, готовая повторить удар по врагу. Шумели кузнечные горны, накаляя ядра. Люки бомбовых погребов были открыты, и оттуда, из черной глубины трюма, матросы подносили на палубу все новые груды круглых чугунных ядер.

На вахтенной скамье стоял сам командир корабля, капитан первого ранга Тревенин, и изредка подносил подзорную трубу к глазам, следя по правому борту за флагманом, от которого он ждал приказаний.

Лицо капитана было спокойно, даже весело. Под белым, припудренным париком лоб его блестел от загара.

Иногда капитан опускал подзорную трубу, и тогда чуть улыбающийся острый и светлый взгляд его останавливался на невысокой фигурке гардемарина, который был послан в его распоряжение для боевой практики. В отзыве, с коим он явился к Тревенину, было сказано, что гардемарин сей, Василий Головнин, проявляет особое старание во всех науках и подает надежду стать отменным офицером российского флота.

Но пока это еще был мальчик, живой в движениях, с живым и умным взором. Глаза его были широко открыты. Все лицо его выражало нетерпение и трепет в ожидании близкого боя.

Капитан Тревенин улыбнулся этому знакомому чувству. Присутствие юного гардемарина заставило на секунду его, уже старого моряка, вспомнить и свое столь далекое детство. Он улыбнулся еще раз и ничего не сказал.

Он только подумал: «Гляди, гляди, юный моряк! Послушай свист неприятельских ядер».

И верно, Вася неотступно смотрел на море, полное грозных кораблей.

В подзорную трубу Васе была отлично видна вся русская эскадра. Вот огромные трехдечные корабли—«Иоанн Креститель», «Двенадцать апостолов», «Три иерарха», «Великий князь Владимир», «Святой Николай», восьмидесятипушечный «Иезекииль», семидесятипушечный «Иоанн Богослов», корабли «Победослав», «Константин», «Януарий». А вот фрегаты — «Брячеслав», «Гавриил», «Святая Елена», «Патрик». А там вон, немного в стороне, сзади флагмана, бриг «Баклан» — самое малое судно в эскадре.

Вася знал уже все суда по именам и хорошо читал сигналы, которые махальщики передавали флажками с корабля на корабль.

А вон и неприятельские корабли — их тоже хорошо видно. И туда чаще всего обращаются взоры Васи. Капитан Тревенин с улыбкой спросил:

— Не страшно, гардемарин?

— Никак нет, не страшно, — ответил Вася, вытягиваясь во фронт.

— В боях еще не был ведь?

— Никак нет.

— Ну, теперь попробуешь, — сказал капитан Тревенин, на сей раз уже не улыбаясь, и снова обратился лицом к неприятельской эскадре.

Вася поглядел в ту же сторону, подняв свою подзорную трубу. Он увидел вдруг, как круглые белые дымки внезапно появились, словно выскочили из бортов неприятельского корабля, самого близкого к кораблю «Не тронь меня», и вскоре неподалеку от его борта на поверхности моря поднялось несколько столбов воды.

— Недолет! — сказал капитан Тревенин. — Позвать старшего артиллерийского офицера!

Вася бегом исполнил приказание капитана. Легкая дрожь охватывала все его тело. Но она была приятна. Сейчас он в самом деле не испытывал страха. То было лишь волнение перед боем.

Артиллерийский офицер подошел к капитану.

— Достанем? Или подойти ближе? — спросил капитан у офицера.

— Достанем, — отвечал офицер. — Прикажете отвечать? Капитан Тревенин молча наклонил голову. Оглушительный залп из всех орудий правого борта потряс корабль, быстро окутавшийся белым удушливым дымом. А Вася, забывший открыть рот при команде «Пли!», был оглушен и после этого некоторое время слышал все звуки боя так, словно он происходил где-то за толстой стеной.

А между тем Вася видел через свою подзорную трубу, как перед самым бортом стрелявшего шведа вдруг выросло несколько фонтанов воды и в то же время парусная оснастка корабля куда-то исчезла, что было видно даже невооруженным глазом.

Это привело Васю в недоумение.

— Неужто шведы успели так быстро убрать паруса?! — крикнул он, удивляясь их искусству.

Капитан Тревенин улыбнулся. Он был весьма доволен залпом своей артиллерии.

— Ты прав, — сказал он, — но они сделали это при помощи наших пушек. Пушки наши дальнобойней, и бомбардиры наши искусней шведов. Понял?

— Понял, — отвечал Вася.

А белых дымков становилось все больше на море. Они начали вырываться из бортов и других кораблей по всей линии неприятельской эскадры.

Русские корабли, не торопясь начинать бой, маневрировали на сближение. И только успевшие вырваться вперед, более легкие фрегаты посылали залп за залпом, поражая вражеские суда и заставляя их одно за другим умолкать и отходить в тыл. Гром постепенно нараставшей канонады напоминал обложную июльскую грозу, когда все небо сотрясается от громовых ударов. Ветер едва успевал убирать дымовую завесу, как бы старавшуюся скрыть суда противников друг от друга.

Бой разгорался.

К вечеру русская эскадра, воспользовавшись благоприятным ветром, сблизилась с противником по всей линии и начала его сильно теснить.

Шведы дрались яростно. Их пушки также не умолкали ни на минуту, забрасывая и наши корабли ядрами. Вася с волнением наблюдал за боем.

На фрегате «Патрик» он увидел пламя, которое вдруг поднялось высоко, а затем медленно начало падать на палубу и вскоре исчезло. Пожар был быстро потушен.

— Калеными ядрами бьет швед, — бросил матрос, пробегавший мимо Васи. — А мы ему тоже калёненьких подсыпаем.

На палубе брига «Баклан» тоже по какому-то поводу началась суматоха, но причины ее Вася уяснить не успел. В это самое время послышался страшный треск. Сильный удар потряс корабль. Все бросились к тому месту, где только что стояла бизань-мачта.

Теперь от нее остался лишь пенек, как от срубленного дерева, а сама мачта вместе с реями и парусами лежала одним концом на борту, а другим купалась в море.

Вася вместе с другими бросился к мачте. Он весь дрожал. Ему хотелось руками поднять из моря это уже бессильное теперь крыло корабля.

Вдруг он остановился.

Матросы бережно несли на руках своего товарища, минуту назад стоявшего с банником у пушки. Васе даже показалось, что он знает этого матроса: у него на правой руке повыше кисти был изображен большой якорь.

Голова матроса была в крови, которая крупными каплями падала на палубу. Матросы опустили тело убитого на палубу и прикрыли его парусом.

А корабль все стрелял из всех своих пушек, и гром их отдавался в сердце юного гардемарина могучим голосом.

Вася неподвижно стоял над телом матроса. И эта солдатская смерть, увиденная им впервые, глубоко поразила его.

«Вот как умирают в бою, — думал он. — Просто и молча».

Слезы показались у него на глазах, и ему захотелось умереть так же просто и храбро.

Вдруг новый сильный удар, на этот раз в корпус корабля, сбил Васю с ног. Он упал на колени, но быстро вскочил, схватившись за свою шпагу.

Кто-то протяжно крикнул:

— Ка-ле-ное в пра-вы-й борт!

Едкий дым повалил из люка и стал распространяться по всему кораблю.

— Пожар!

Это слово, не будучи никем произнесенным, как искра, пролетело из конца в конец судна. Но, несмотря на это, матросы по-прежнему быстро и спокойно заряжали пушки и ворочали снасти, ловко исполняя команду; корабль продолжал стрелять раненым бортом.

«Нет, они слишком спокойны», — думал Вася с волнением.

Капитану Тревенину донесли» что ядро застряло вблизи крюйт-камеры, где хранилось несколько сот пудов пороха. Для разгрузки пороха требовалось столько же времени, как и на то, чтобы добраться до огня через трюм, доверху забитый бочкам» с солониной, квашеной капустой, сухарями.

— Разгрузить трюм! — приказал капитан. — Порох на палубу не поднимать, в море не выбрасывать!

Началась лихорадочная разгрузка трюма.

Матросы один за другим спускались в трюм, переполненный дымом. Но все же добраться к каленому ядру не могли. Грузы были сложены так плотно, что взрослый человек никак не мог пролезть к месту пожара.

— Давай Трошку! Трошку сю-да-а! — замогильным голосом кричал боцман Силыч откуда-то из глубины трюма.

Маленький, быстрый в движениях марсовой матрос Трошка, ловкий и цепкий, как обезьяна, юркнул в трюм, перекрестившись на бегу.

Но вскоре головы обоих, его и боцмана, показались из люка. Даже малорослый Трошка не мог пролезть в такой тесноте.

— Эх! — вздохнул боцман, вытирая рукавом слезящиеся от дыма глаза и отхаркиваясь. — Плечи не пускают! Мальца бы какого найти. Без того ничего не выйдет.

Все замолчали, и на секунду на палубе воцарилось молчание.

— Я полезу. Разрешите, господин капитан,— раздался вдруг среди молчания слегка дрожащий юношеский голос.

Капитан Тревенин, стоявший у трюма, обернулся. Он увидел Васю.

— Разрешите, господин капитан... — повторил Вася. Взгляд его выражал почти детскую мольбу и волнение. Капитан не долго колебался.

— Полезай, гардемарин, — сказал он. — Хоть ты и мал еще годами, но хвалю за храбрость.

Боцман Силыч мгновенно оживился.

— Скорей, скорей, гардемарин! — торопил он Васю. — Огонь не ждет. Бери ведро!

Схватив парусиновое ведро, боцман вместе с Васей исчез в дыму, валившем из трюма.

Прошло несколько томительных минут.

Наконец из глубины трюма повалил дым, смешанный с паром, и послышался глухой крик боцмана Силыча.

— Давай воды! Живо!.. — и тут последовало в придачу несколько морских слов обычного боцманского лексикона.

— Слава тебе, господи! Яков Силыч выражается, значит дело на лад идет, — сказал кто-то из матросов как бы про себя» и в трюм живой цепочкой полетели ведро за ведром.

Дыма стало выходить все меньше, в то же время смолкли и крики боцмана.

— Что там такое? Узнать! — приказал капитан, и в голосе его прозвучало беспокойство.

Марсовой матрос Трошка бросился к люку и начал спускаться вниз.

И в ту же минуту из люка послышался боцманский крик:

— Убери ноги! Кто там? Принимайте вот...

И в отверстии люка показалась беспомощно болтавшаяся на плечах голова Васи. Лицо его было бледно, в мокрых дымных потеках, глаза закрыты.

Сильные матросские руки подняли его наверх.

— Что с ним? — с тревогой спросил капитан.

— Угорел, — отвечали снизу.

— Врача сюда! — приказал командир корабля. — Что с огнем?

— Огонь залит, — весело отвечал боцман. — До самого ядра долез барчук-то.

Васю положили на палубу. Он открыл глаза.

Высокие паруса, простреленные вражескими ядрами, трепетали над его головой, и огромный корабль все еще сотрясался от залпов собственных батарей.

— Пожар потушен? — спросил Вася.

Сам капитан подошел и нагнулся над ним.

— Да, — ответил капитан Тревенин. — Пожар потушен, — И добавил: — Сегодня же донесу адмиралу для объявления в приказе по эскадре о вашем мужественном поступке, за который награждаю вас сей медалью.

Он нагнулся еще ниже к Васе и приколол к его груди серебряную медаль на полосатой георгиевской ленте.

Ночью бой несколько утих, но к рассвету разгорелся с новой силой, и к 25 мая шведская эскадра вынуждена была полностью скрыться в Выборгской бухте, так как меткий огонь русских пушек причинил ей серьезный урон. На некоторых шведских кораблях возникли пожары. Русские также били калеными ядрами.

Вася давно уже был на ногах, угар его совершенно прошел, и он все время вертелся то у пушек, то у кузнечных горнов, где раскалялись чугунные ядра.

— Поддай! — кричал Васе здоровенный матрос с засученными по локоть рукавами, в кожаном фартуке, напомнивший ему гульёнковского кузнеца Ферапонта. — Поддай!

И Вася, вызвавшийся сменить отлучившегося на минуту матроса, усердно раздувал огромные мехи, наблюдая за тем, как лежавший в горне черный полый шар сначала делался темно-вишневым, затем красным и в конце концов ослепительно белым.

— Готово.

И тот же самый матрос в кожаном фартуке, так похожий на деревенского кузнеца, поддевал крючком раскаленное ядро, рассыпавшееся роем огненных белых брызг и кричал своим помощникам:

— Принимай!

Раскаленное ядро катилось в горластое жерло пушки, шипя и изрыгая пар из пушечного ствола, ложилось на пыж из размочаленного каната и мокрого тряпья.

Бомбардир подносил тлеющий фитиль к запальному отверстию, и начавшее уже темнеть ядро летело к шведам, снова накаляясь в полете.