"Сергей Владимирович Михалков. Балалайкин и К- (Пьеса в двух актах)" - читать интересную книгу автора располагаются в креслах. Слуга подает завтрак.
Глумов. Вот этак, как мы с тобой нынче, каждый-то день верст по пятнадцати-двадцати обломаем, так дней через десять и совсем замолчим! Рассказчик. Да... Так вот, как мы с тобой, вдвоем... так "годить" хорошо. Можно, оказывается, проводить время хотя и бесполезно, но в то же время по возможности серьезно. Глумов. Осматривая достопримечательности нашей столицы, мы поневоле проникаемся чувством возвышенным, особенно проходя мимо памятников, воскрешающих перед нами страницы славного прошлого. Посмотришь на такой памятник - и все уже без слов ясно. Рассказчик. Екатерина! Орловы! Потемкин! Румянцев! Имена-то какие, мой друг! А Державин?! (Расчувствовавшись, декламирует.) Богоподобная царевна Киргиз-кайсацкия орды, Которой мудрость несравненна... Удивительно! Или: Вихрь полуночный летит богатырь! Тень от чела, с посвиста - пыль! И каждому-то умел старик Державин комплимент сказать! Глумов предостерегающе стучит ложечкой по чашке. Что, опять? Глумов. Да, опять. Знаешь, я все-таки не могу не сказать: восхищаться поводом для превратных толкований в смысле укора настоящему. Рассказчик. Да? Глумов. Да. Рассказчик. Ну, я постараюсь. Погрузившись в еду, приятели замолчали. (Нарушив молчание.) Калачи от Филиппова? Глумов. От Филиппова. Рассказчик. Говорят, у него в пекарне тараканов много... Глумов. Мало ли что говорят! Вкусно - ну и будет с тебя! Рассказчик. А что, Глумов, ты когда-нибудь думал, как этот самый калач... Глумов (перебивая). Что "калач"? Рассказчик. Ну вот, родословную-то его... Как сначала эта самая пшеница в закроме лежит, у кого лежит, как этот человек за сохой идет, напирая на нее грудью, как... Глумов стучит ложечкой. Что, опять? Глумов. Опять. Да обуздай наконец язычище свой! Рассказчик. Глумов! Да я ведь немножко! Ведь если мы немножко и поговорим, право, вреда особенного от этого не будет. Только время скорее |
|
|