"Сергей Владимирович Михалков. Балалайкин и К- (Пьеса в двух актах)" - читать интересную книгу автора

Идет назад! Когда человек решится годить, то все для него интересно:
способность к наблюдению изощряется почти до ясновидения, а мысли приходят
во множестве.

Глумов вносит поднос с едой и зажженную свечу.

Глумов. Вот ветчина, а вот водка. Закусим!
Рассказчик. Гм... ветчина! Хорошо ветчиной на ночь закусить - спаться
лучше будет. (После того как выпили и закусили.) А ты, Глумов, думал ли
когда-нибудь об том, как эта самая ветчина ветчиной делается?

Глумов стучит ложечкой.

Что, опять?
Глумов. Опять.
Рассказчик. Ну немножко... Ну совсем немножко. Ну скажи, как эта
ветчина ветчиной делается?
Глумов. Ну, была прежде свинья, потом ее зарезали, рассортировали,
окорока посолили, провесили - вот и ветчина сделалась.
Рассказчик. Да нет, нет! А вот кому эта свинья принадлежала? Кто ее
выходил, выкормил? И почему он с ней расстался, а теперь мы, которые ничего
не выкармливали, окорока этой свиньи едим...
Глумов. И празднословием занимаемся... Будет! Сказано тебе погодить -
ну и годи! Все! Гожу один!
Рассказчик. Глумов! Мы же одни... Ночь...
Глумов. Пойми ты! Если ты теперь сдерживать себя не будешь, то и в
другое время язык обуздать не сумеешь. Выдержка нам нужна, воспитание! На
каждом шагу мы послабление себе готовы делать! Прямо на улице, пожалуй, не
посмеем высказаться, а чуть зашли за угол - и распустили язык. Понятно, что
начальство за это и претендует на нас. А ты так умей овладеть, что, ежели
сказано тебе: "Погоди!", так ты годи везде, на всяком месте, да от всего
сердца, да со всею готовностью! Даже когда один, без меня, с самим собой
находишься - и тогда годи! Только тогда и почувствуется у тебя настоящая
культурная выдержка!

Рассказчик встал, подошел к столу, взял чашку и с
ожесточением швырнул ее на пол. Звякнули осколки.

Рассказчик. Все! (И вдруг неожиданно запел.)
Красавица! Подожди!
Белы ручки подожми!
Глумов. Вот именно. (Подхватывает песню.)

Оба поют и даже начинают отплясывать какой-то танец.

Затемнение


СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ