"Сергей Михалёв. Форс-мажор" - читать интересную книгу автора

песню Владимира Высоцкого "Порвали парус" и ожидать резкого оклика от
молодого человека, требующего объяснений, и отмолчаться, и быть
увезенным на психометрическую экспертизу, и провалиться в ненормальный
черный сон на казенной койке, чтобы очнуться в шесть часов двадцать
одну минуту на коврике у своего дивана.
Но это будет потом, так или иначе - как он сам захочет, а пока
можно пойти в диспетчерскую и долго-долго молчать, глядя на
суетящегося Михалыча я зная, что бесполезно сейчас с жаром уговаривать
его, растолковывать, как он должен действовать, когда завтра заступит
на смену. Завтра не будет. Для Михалыча будет сегодня, а для него -
вчера. Лучше всего вернуться в город на рейсовом автобусе (такси он
так и не сможет дождаться), закрыться наглухо в пустой квартире, зажав
уши руками, отключив телефон, и думать, думать, перебирать в уме
новые, новые варианты, пока вечером не придет машина.
Сколько он их использовал, вариантов... Когда первый раз
повторилось злосчастное утро, когда ему окопа девяти часов позвонил
Алексей Михайлович и передал приказ начальника вылететь в составе
комиссии, он решил, что это повторная катастрофа, и подумал в ярости:
"Как же так. Ведь даже слепая молния дважды не ударяет в одно и то жо
место. До чего же мы докатились, до чего довели Аэрофлот!" Он был так
расстроен, что не обратил внимание на повторяемость действий членов
комиссии (а потом подстерег, успел поддержать медика-старичка, не дал
ему поскользнуться на трапе и больно ушибить коленку. Он потом многое
предотвратил, и комиссия, вылетев на час раньше, чем прежде, работала
необычайно быстро и четко - все он предусмотрел, подавил в зародыше
все накладки. Кроме самой катастрофы!..
Но это опять же потом, а в первый раз до него начал доходить смысл
происходящего с ним, когда он наткнулся на врезавшуюся в память со
вчерашнего дня картину: обгоревшие останки ребенка, прижавшего к себе
совершенно целого вельветового медведя... Тогда он понял, что сошел с
ума, и рухнул наземь, вжимаясь в снег лицом, и никто не удивился, не
встревожился, все держались на последнем нерве, не в силах терпеть
этот ужас... И он через минуту встал, с захолодавшим сердцем продолжал
работу, вздрагивая перед каждой предугаданной деталью.
На следующее утро он не мог отказаться от участия в работе
комиссии. Все повторилось. Он молился богу, предположив, что незаметно
умер предыдущей ночью и находится на том свете, и этот кошмар дан ему
навечно в наказание за все его грехи, может быть, в первую очередь, за
поспешный развод с женой, хотя причиной была ее откровенная измена. Он
не просил у Бога прощения, лишь предлагал заменить наказание, ведь не
выдержит долго ни одна человеческая душа вида этого кровавого месива,
разорвется скоро, и придется придумывать новый способ адских мучений,
а много ли их в запасе, хватит ли на всех нас, бесчисленных
грешников...
Так было несколько дней подряд, и он уже молил о смерти, но никак
не сгорали его мозг, его сердце, и он даже, кажется, стал привыкать к
своему аду, механически выполняя запомнившуюся до мелочей работу...
Потом он опомнился. Старый осел! Как ты мог не догадаться сразу!
Не в наказание тебе Бог послал эту катастрофу. Знание о ней он вложил
в твою дурную голову, чтобы ты сумел ее предотвратить! А что, если