"Вадим Михальчук. Глория ("Черная пустошь" #1) " - читать интересную книгу автора

птицей на бортах фургоны стояли, перегородив улицы, а они сами, под
прикрытием вооруженных солдат, расхаживали по опустевшим улицам, и на их
белые прорезиненные халаты и повязки, скрывающие лица, падали черные хлопья
копоти и гари пожаров.
Людей сгоняли на площадь Дени ударами дубинок и прикладов винтовок.
Если кто-нибудь сопротивлялся, то один из законников проводил по толпе
уродливым раструбом болеизлучателя и люди валились на землю, корчась в
судорогах, с выпученными от боли глазами. Упавших поднимали ударами ног,
обутых в тяжелые короткие сапоги.
Крики раненых сводили с ума, слышался короткий треск выстрелов. Люди в
коричневых мундирах врывались в дома, переворачивали мебель в поисках
спрятавшихся. Если они находили кого-нибудь, то убивали на месте...
Весь мир разрушался на глазах.
Когда тебе - двенадцать, весь твой мир - улица, на которой ты живёшь,
где ты играешь с друзьями, дерешься, бегаешь за кем-то, убегаешь от кого-то.
Весь твой мир - это камни мостовой, которые ты знаешь наизусть, как старую
песню, где каждое слово - это один из камней, которыми вымощена улица. Твой
мир - это друзья из соседнего двора и враги с соседней улицы.
Твой мир - это день, который замирает с наступлением вечера и с голосом
мамы: "Алекс, ужинать!"
Бег домой, шлепанье растрескавшихся сандалий по камням мостовой в
наступающих сумерках. Желудок урчит, как голодный пёс, на коленях и локтях -
свежие ссадины и царапины, ветер свистит в ушах на бегу.
Дом - твой другой мир.
Твой мир - запах горячего ужина, скрип старых половиц и тепло дома.
Твой мир - мама раскладывает жаркое по тарелкам, отец нарезает ломтями хлеб,
купленный тобой на углу у болтливой старухи, жены пекаря Михаэля.
Твой отец - писатель. Он сам называет себя так, хотя его рассказы нигде
не принимают и он зарабатывает на жизнь грузчиком в порту. Он пишет после
работы и деревянная ручка в его большой мозолистой руке кажется спичкой,
медленно сгорающей в огне. Он гулко смеется, если его слова ложатся на
бумагу быстрыми торопливыми рядами, и что-то тихо шепчет, когда лист перед
ним исчеркан вкривь и вкось, и грызет ручку. Его глаза смотрят вдаль, в
окно, и видят не дом напротив, а океан, в котором бушует шторм, тугой чёрный
жгут урагана, перечеркнутый слепящими молниями, или пустынные, покрытые
травой равнины несуществующих островов.
Твоя мама - швея, шьёт платья для женщин с соседних улиц. Её пальцы
вращают ручку швейной машины, которая дробно стучит, нитка уползает вперед и
прячется в складках материи. Мама сидит у открытого окна, в руках - иголка с
ниткой, иголка протыкает ткань, рука ходит вверх-вниз, стежок за стежком.
Ровные белые зубы перекусывают суровую нить, мама поднимает платье и её
глаза теплеют в улыбке - работа сделана.
Твой мир - твоя комната на чердаке, вверх по скрипучей лестнице, десять
ступенек. Твой мир - распахнутое окно, свежий ветер, голоса, гулкие шаги.
Твой мир - старое кресло с прорванной обивкой, из дыр выползает
клочьями поролон. В это кресло так приятно засесть, поджав под себя ноги, и
почитать. Над креслом на стене потемневшая от старости книжная полка, на
полке - книги, морские раковины, собранные на берегу, когда ты ходил с отцом
на работу, старый нож деда со стёртой роговой рукоятью, но всё ещё прочным и
острым лезвием.