"Геннадий Михасенко. Милый Эп " - читать интересную книгу автора

"Уже знает!" - опять похолодел я.
- Отца-то в тюрьму садят! - вдруг сказала мама.
- Как в тюрьму?
- А вот так! - и четырьмя скрещенными пальцами мама изобразила
решетку.
- Правда, пап? - ужаснулся я .
- Правда, - ответил он, выпрастывая бороду из шарфа. - Не сию минуту,
конечно, но... Дядька, с которым ты только что беседовал, это секретарь
прокурора. Следствие закончилось. Получилось, что я виноват. Вот такая,
брат, кирилломефодика! - Отец надел черный берет и только тут посмотрел на
меня.
- Ты же говорил, что не виноват!
- И сейчас говорю. Только это надо доказать, а это не просто
доказывается. Но у меня еще есть шансы, вот! - Он снял с полки толстую
папку и взвесил ее на ладони.
Мать с отцом вышли.
Я замер, с болезненной тревогой прислушиваясь к затихающим на лестнице
шагам, потом не раздеваясь, шмыгнул в кухню и прижался щекой к стеклу. За
окном кипела метель: снежные вихри, летевшие вдоль стены вверх, сшибались с
вихрями, падающими с карниза, и уносились куда-то вбок, прочь от дома...
Жизнь взрослых казалась мне навсегда решенной и устроенной, с уже
отгремевшими потрясениями, которые еще ждут нас, поэтому известие о тюрьме
ошеломило меня... Класса до седьмого я не отделял себя от родителей, и дом
наш наполнялся для меня счастьем, когда мать с отцом являлись с работы. Я
летел к порогу, услыша долгожданное шебаршение ключа в замочной скважине, и
если не кидался на шею, то приплясывал и скулил от восторга, как щенок,
просидевший весь день взаперти. Теперь я не бросался к порогу, а просто
молча радовался, что вот они возвращаются, что сейчас будем ужинать и
только бы поменьше суетливо-дежурных расспросов, а о главном я сам
расскажу. Лишь изредка, в особые моменты, меня пронизывала прежняя, слепая
тяга к родителям, и я на час-другой становился пятиклассником, как вот
сейчас...
Я задумчиво опустился на стул. Дзинькнул звонок, и в прихожей появился
Авга Шулин в клетчатой кепке и в серой, похожей на телогрейку куртке, из
которой давно вырос.
- Эп, ты один? - шепнул он.
- Один.
На цыпочках, чтобы меньше следить, Авга прокрался в кухню, жадно, но
мельком оглядел неубранный стол и, дернув подбородком,
вопросительно-тревожно уставился на меня глазами, ноздрями, ртом и ушами -
всем, чем нужно. Полтора года жизни в городе ни капельки не изменили Авгу -
та же кепка, та же куртка и та же простоватая физиономия. Первое время я
считал Шулина старательным деревенским тупицей и даже издевательски прозвал
его графом. Он не обиделся на кличку. Он вообще ни на что не обижался -
удивительный человек, он все принимал с улыбкой, мол, сыпьте-сыпьте, я
потом разберусь. По закону Ньютона действие равно противодействию, и на
него никто не обижался, а вернее, его просто не замечали. Я лишь тогда
обратил на Авгу внимание, когда он однажды на "графа" ответил мне с
усмешкой: "Какой я граф - графин! Кринка!" В этом были и внезапная
искренность, и смелость, и проблеск ума. Не каждый отважится дать себе