"Николай Михин. Дача Долгорукова (хроника пятидесятых)(Повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

мирно. Люди, разные по возрасту, национальности,
состоятельности, семейному и социальному положению - все жили
одной дружной семьей. На общей кухне стряпали немногие, в
основном, квартир шесть, ближе к ней расположенных, либо те,
кто готовился к празднику или встрече гостей. да и то: огромную
кухонную плиту (два на три) топили исключительно редко. Пищу
готовили на стоящих на кухне примусах, керосинках и керогазах.
Использовались только кухонные разделочные столы. Что касается
жильцов дальних комнат, их примусы и керосинки стояли на
табуретках в простенках, между дверьми соседних комнат, прямо в
коридоре. Это являлось нарушением правил пожарной
безопрасности, но при случавшихся проверках все эти
нагревательные приборы незамедлительно оказывались на кухне,
как им и пристало. Счет комнат начинался с первой секции, а во
второй продолжался с шестнадцатого номера.
В первой комнате направо (по нумерации - семнадцатая)
жила небольшая финская семья: муж с женой и дочерью Морькой,
Ольгиной ровесницей. Потом они уехали, а их место заняли две
одиноких дамы: Маша Куданкова и Нина Однобурцева. Напротив их
проживала семья Якубенко, дядя Петя и тетя Поля с тремя
сыновьями, друг за другом уходящими и возвращающимися из армии:
Вовка, Адик и Юрка. Средний - Адик - был самым серьезным из
братьев. Вовка с Юркой были несколько шебутные, но честные
хорошие ребята. На Даче Долгорукова их уважали. Якубенки
приехали сюда с Кольского полуострова. Дядя Петя часто вел на
кухне для окружающих пространные и ностальгические рассказы о
далекой северной земле.
Все жильцы были индивидуальны и весьма интересны. По
соседству с Якубенками жила медсестра Мария Матвеевна с мужем,
которого все звали просто Юрочкой. Он отбывал срок, за что
никто толком не знал, вся речь его - сплошной жаргон.
Мальчишкам нравилось. Часто кто-нибудь копировал Юрочку: " Ах
ты, своя чужую закусала!.." Рядом с Юрочкой жила одиночка Женя.
Она тоже сидела. Будучи вахтером на КПП какого-то "ящика"
допустила нарушение пропускного режима. В тюрьме тронулась
умом. Лицо у нее было веснушчатое, немного перекошенное, глаза
мученические. Ее побаивались. При встрече на улице могла
неожиданно расцеловать знакомого, а могла снять босоножку и
ударить по щеке. Куданкова, кстати, тоже сидела, по словам
соседки, за растрату. Справедливости ради, надо сказать, что в
каждой секции было по три-четыре человека, знакомых с тюремным
режимом. Были и стукачи. В Колькиной секции они тоже были. Их
все знали, но говорили о них шепотом. Об официальных внештатных
сотрудниках говорили открыто. Не было толко "врагов народа". В
середине пятидесятых все выявленные "враги" уже сидели, а
период диссидентства был еще впереди.
За Женей шли Смирновы, потом Ждановы. Кудрявая,
светловолосая дочурка Ждановых умерла в больнице от клубка
глист в кишечнике. Не смогли спасти пятилетнюю девочку, и это
было трагедией не только для родителей, но и для всей секции.