"Петр Алексеевич Михин "Артиллеристы, Сталин дал приказ!" " - читать интересную книгу автора

ягоды: морошку, чернику, голубику. Нам это было в диковинку, и мы с
удовольствием лакомились ягодами.
На дорогу, на всякий случай, нам раздали старые польские карабины. И,
хотя нам напоминали известную солдатскую притчу, что раз в год стреляет и
незаряженная винтовка, один курсант во время чистки карабина случайно
застрелил соседа по нарам. Это была первая смерть, которую мы увидели.
Привезли нас под Кострому и разместили в казармах выехавшего на фронт
запасного полка. Распорядок дня сохранился таким же напряженным, как в
Ленинграде.
Брат прислал последнее письмо с марша к месту боя: "Идем громить
фашистов!" Это без оружия-то, как я узнал потом. Больше от него писем не
было{1}.
Сентябрь, октябрь и ноябрь мы упорно овладевали артиллерийской наукой.
5 декабря нам присвоили звания лейтенантов, навесив в петлицы по два
кубика. После чего 480 выпускников отправили на фронт, а 20 отличников -
особо физически крепких и политически благонадежных, в том числе и меня, -
оставили для отправки в Оренбург, на курсы летчиков-наблюдателей. После
обучения мы должны будем с самолетов и воздушных шаров корректировать
артиллерийский огонь по вражеским позициям.
В первых числах января сорок второго года мы оказались во 2-й
Чкаловской военной авиашколе. В первую же ночь нас обокрали. Вместо наших
длинных, [19] из плотного сукна артиллерийских шинелей повесили на вешалки
просвечивающие коротенькие шинелишки с авиационными эмблемами. Так мы потом
и ходили в них всю зиму.
В Чкалове занятия были так же уплотненными. Кроме правил стрельбы с
самолета и навигации, замучила нас морзянка, по шесть часов ею занимались:
натощак вместо зарядки, до и после обеда и на ночь - так в ушах и звенело
"ти-та-ти-та-та-та", а кисти рук болели от работы на ключе.
Не прошло и месяца, как внезапно в авиашколу приехал Ворошилов. Собрали
нас в зале, человек двести из разных артиллерийских училищ, и маршал, одетый
в солдатскую шинель, объявил: спускаем вас с небес на землю, возвращаем в
полевую артиллерию. Не хотим более напрасно людей терять, все ранее
выпущенные летчики-наблюдатели погибли, так как у нас нет надежных и
маневренных разведывательных самолетов, таких, как немецкая "рама".
И нас отправили в 25-й запасной артполк, который находился в
Гороховецких лагерях под Горьким.
Здесь мы познали в полную меру, что такое голод и холод. Жили мы в
землянках, в каждой - на двухэтажных нарах, тянущихся вдоль стен в два
ряда, - размещалось по тысяче человек. Землянки были длиной в сотню метров,
с двумя широченными воротами на концах. У каждого выхода стояло по печурке,
сделанной из железной бочки. Печки раскалялись докрасна, но это не спасало
от холода - в землянке замерзала вода, а у нас, в поисках тепла окружавших
печки, дымились шинели, но мерзли спины. Двухэтажные, из голых горбылей нары
прикрывала только солома. Мы, человек пять, ложились на эту перебитую в пыль
солому - все на правый бок, вплотную друг к другу - и накрывались пятью
шинелями. Потом все, по команде, переворачивались на другой бок. Так и
вертелись, почти не засыпая, целую ночь. [20]
Среди лейтенантов нашей группы оказался молодой московский артист, он
сразу вошел в контакт с латышками-официантками, которые обслуживали шесть
офицерских столовых, и мы впятером умудрялись шесть раз завтракать, пять раз