"Вацлав Михальский. Весна в Карфагене ("Весна в Карфагене" #1) " - читать интересную книгу автора

Карповна еще больше морская, самая морская в нашей семье - ее дед Михаил
Иванович был контр-адмиралом. Мой старший брат Евгений Александрович писал
историю Черноморского флота. Он погиб в первую германскую. В 1914 году, 5
ноября по старому стилю, был бой. Много он успел написать, две тысячи
страниц, и я всегда эту рукопись возила с собой, во всех странствиях, а года
два назад взял ее у меня один русский господин, чтобы переснять, и не
вернул".
Все это Мария Александровна иногда думает, иногда говорит вслух. Не то
чтобы вспоминает события и картинки своей жизни специально, а как-то так -
проплывают они в ее сознании вроде сами собой, не нарочно, а вместе с
движением крови по окаменевшим заизвесткованным сосудам, как бы от ударов
сердца. Ударит сердце, вытолкнет кровь, и поплывет картинка - то вдруг
пронзительно четкая, до каждой паутинки, до каждой крапинки: то фокус
пропадает, и картинка стушевывается, расплывается. А то и вовсе безо всяких
картинок, нахлынут вдруг голоса прежней жизни, как шум в ушах, а иногда не
только голоса, но даже запахи...
И что скрывать, частенько она заговаривается сама с собой, притом
довольно громко, - слышит-то плоховато. И тогда обязательно окликает ее
сторож Али - веселый старый араб в голубом берете:
- Авек ки парле ву, мадемуазель?*
______________
* - С кем вы говорите, мадемуазель? (франц.)

- С Пушкиным! - язвительно отвечает ему Мария Александровна.
- Пучкин! Пучкин! - радуется Али своей постоянной шутке и всегда
хлопает от восторга в ладоши. Жизнь у них не слишком разнообразная, так что
каждая мелочь радует, а ладони у Али твердые, будто костяные, и хлопки
получаются резкие, клацающие.
- М-гав! Гав! - вскидывается на звук этих хлопков дремлющий в тени
церквушки желто-палевый Бобик.
- Но, Боби! - одергивает собаку Али и снова начинает смеяться своей
шутке и громко выкрикивать: - Гран пэр Пучкин! Гран пэр Пучкин!
- М-гав! М-гав! - вторит ему Бобик.
- Гран пэр Пучкин! Гран пэр Пучкин! - веселится Али, уверенный в том,
что Пушкин - родной дедушка Марии Александровны. Маленький, исполненный
пером на грубой, пожелтевшей бумаге портрет А. С. Пушкина в изящной рамочке
слоновой кости и под стеклом висит на стене в ее просторной комнате. Портрет
этот очень похож на миллионы растиражированных пушкинских автопортретов, и
только специалист поймет и оценит - портрет подлинный, начертанный быстрой
рукой самого Александра Сергеевича. Рядом с портретом Пушкина два маленьких
холста, писанных маслом, но даже без рам, на одних только подрамниках. На
одном холсте - парусник в бурном море, а на другом, который чуть побольше,
развалины амфитеатра, мраморные пеньки ушедших в землю, изъеденных временем
колонн, и на переднем плане несколько тонких-тонких, ярко-зеленых,
непобедимых травинок. А в красном углу комнаты - иконка Казанской Божьей
Матери.
Видит Мария Александровна неважно, слышит плоховато, зато осязание и
обоняние у нее как у юной. В этих последних двух плоскостях она и старается
двигаться, как в колее. Да еще память о прошлом с каждым годом становится
все лучше и лучше. Отличная память. И все крутит, крутит картину жизни,