"Анна Михалева. Шкура неубитого мужа" - читать интересную книгу автора

Все дни заняты, на себя времени нет. Вот лечу, между прочим, тоже не
просто так. Я в Лондоне был по делу.
Молодого Доудсена не слишком занимали дела Сержа, но чувство
самосохранения подсказало ему, что сейчас лучше выслушать собеседника до
конца.
- Друган мой там загремел за решетку, - зевнув, продолжал тот. -
Пытаются пришить бедолаге, что он какие-то деньги перевел на подставные
счета. Я им говорю: "Вы чо, мужики, патиссонов несвежих обхряпались?!"
Юрчик - это дружок мой - и фразу-то "подставные счета" не выговорит. Он в
банке сидит наместником. Дурак дураком и оболтус к тому же! А ваши зануды
заладили: "Подставные счета да деньги из Чечни". В общем, сидит теперь Юрчик
в англицкой тюряге. И расследование идет полным ходом. Вот дурень.
- Но ведь это противозаконно...
- Вот я им то же сказал. Я говорю, Юрчик - русский мужик, так что
пускай тухнет в русской тюряге, в какой-нибудь Владимирской губернии. У меня
ж на родине такие связи, что его, только моргни, отпустят, не поморщатся.
А они - нет. Будет сидеть у нас. Меня к нему даже не пустили. Показали
видеозапись, ну, чтоб убедился я с его адвокатом, что он в порядке. Юрчик -
умора. Комбинезон на нем оранжевый, рожа зеленая. Приперся в Лондон на
встречу к зазнобе, а тут его так встретили. И ведь хрен бы с ней, с отсидкой
этой. Все равно добьюсь, что его в нашу тюрягу переправят, а по-вашему,
экстрадируют, значит. Жуть, как подумаю, что Юрчику светит, когда он домой
вернется. Дело-то вскрылось, по всем каналам показали. Наши там с НТВ
околачивались. А жена у Юрчика - бой-баба. Она ему устроит изоляцию почище
всякой тюряги.
Александр мало что понял из этого душещипательного монолога, в конце
которого Серж даже всхлипнул и шумно высморкался в салфетку, висящую на
спинке кресла и предназначенную для головы пассажира. Однако Доудсен
предпочел придать своему лицу сочувствующее выражение.
- Слушай, друг, давай за Юрчика выпьем, - неожиданно взревел Серж,
подзывая к себе стюардессу. - Ему, бедняге, очень тяжело без водяры. Он ведь
ни дня без нее не хил, пока на свободе обретался.
Александр призвал к себе все мужество, но оно было сломлено напором
русского. В такой ситуации любой Доудсен не стал бы испытывать судьбу. И,
подчинившись диктату предков, юный Доудсен смирился.

***

Маша Иванова замерла на перроне Ярославского вокзала, с наслаждением
вдыхая теплый, по северным меркам, воздух. Ноль градусов в октябре - это же
просто сказка. В родной Инте, маленьком северном городке, уже снежные
сугробы. Она закрыла глаза. На перроне пахло слякотью и беляшами. Маша
представила себе маму, склонившуюся над ее письмом. Конечно, она будет
плакать, а отец непременно пригрозит всыпать ей по первое число. Знай они о
ее планах, нипочем не отпустили бы Машу. Сейчас небось сердятся, обижаются.
"Но не прогуляться же я в Москву приехала, - оправдывала себя Маша, - Я
же и для их будущего стараюсь.
Вот стану звездой, и все будет хорошо!"
Маша действительно приехала не просто так. Не как туристка и не за
шмотками. Она приехала навсегда. Она приехала покорить Москву и имела целью