"Максим Михайлов. Стреляешь в брата - убиваешь себя " - читать интересную книгу автора

асфальт, а главарь, крякнув, пристроился сверху и тут же завозился,
задвигался утробно ухая. Что было дальше, Андрей разглядеть не мог, плотно
сдвинувшиеся вокруг места действия спины зевак мешали видеть происходящее.
Лишь изредка до него долетали короткие всхлипы-стоны, да деловитая возня.
Похоже, кожаного сменил кто-то из его товарищей, потом еще и еще раз. Потом
вызвался какой-то прыщавый юнец из тех, что стояли вокруг, за ним под общие
ободряющие смешки последовал морщинистый дед, потом угрюмый мужик, потом еще
один, еще... Девушка давно уже не кричала, охрипнув и сорвав голос, а
насильники методично сменяли один другого. Андрей почувствовал, как горлу
подкатывает тошнотный комок, в происходящем на площади не было уже и доли
эротики, даже той развращенной, что проповедуют садо-мазохисты, происходило
просто элементарное скотство ничего общего не имеющее ни с занятием любовью,
ни даже просто сексом.
- Профессор, давайте уйдем, - чувствуя, что едва сдерживается,
прошептал Андрей. - Профессор, Вы слышите меня?
Тот стоял прямой как палка с заложенными за спиной руками и пристально
вглядывался в происходящее на площади. Когда Андрей окликнул его, профессор
вздрогнул, будто просыпаясь от гипнотического транса, секунду глядел на
своего аспиранта, отсутствующими невидящими глазами.
- Нет, Андрей, смотрите на это. Смотрите и постарайтесь хорошенько
запомнить. Вот это и есть тема нашей будущей работы. Вот это и есть тот
самый геноцид, который мы изучали в теплых уютных кабинетах. Вот так он
выглядит вживую. Знакомьтесь и постарайтесь запомнить.
С площади они уходили одними из последних. Когда разграбленный магазин
уже вовсю чадил густо черным, нестерпимо воняющим горелым пластиком дымом.
Погромщики разбрелись довольные собой и доставшейся на халяву добычей,
уехали на патрульной машине милиционеры, усташ с двустволкой тоже уселся к
ним на заднее сиденье автомобиля. Не торопясь по-хозяйски оглядываясь по
сторонам, разошлись небольшими группками одетые в черную кожу бойцы. Посреди
площади осталась лежать растерзанная покрытая кровоподтеками и ссадинами
обнаженная девушка с бесстыдно раскинутыми в стороны ногами. Она была
мертва, под конец развлечения коротко стриженый громила вспорол ей, уже
давно бывшей без сознания, живот. Андрей про себя счел этот поступок жестом
милосердия. Потом кожаные мордовороты, собравшись кружком, с веселым смехом
принялись мочиться на труп и вот тут аспиранта все же вывернуло. Он
мучительно кряхтел и перхал, согнувшись в три погибели, разом выплюнув все
съеденное за завтраком, но не остановился на этом, а продолжал изгибаться в
горловых спазмах, выблевывая остро пахнущую сизую желчь.
Профессор стоял рядом и неловко гладил его по плечу, невпопад
приговаривая, что-то глупое и успокоительное.
До комендатуры они добирались еще около получаса, стараясь двигаться
кружными путями через глухие переулки, проходные дворы и подворотни. На
улицы выходили, лишь тщательно осмотревшись по сторонам, и пересекали их
быстрой перебежкой, предварительно убедившись в отсутствии поблизости
усташеских патрулей. Те казалось, наводнили собой город. Андрей, впавший от
всего увиденного в некое тяжелое, подобное наркотическому бреду, оцепенение,
тупо недоумевал, где же скрывалась столько времени вся эта силища, как можно
было заранее не обнаружить готовящуюся расправу? Неужели сербы в своей
повседневной беспечности не чувствовали даже удушливую ауру смертельной
ненависти которую должны были источать все эти вынужденные до поры до