"Кальман Миксат. Говорящий кафтан " - читать интересную книгу автора

беззакония! Подумайте о том, как вы любили его три месяца назад.
Протестуйте, возьмитесь за топоры и вилы! Идемте, я поведу вас. Скосим этот
клевер-трилистник!" (В городе уже успели прозвать триумвират в насмешку
"трилистником".)
Но никто и пальцем не шевельнул в защиту Лештяка. Ведь вожди в почете
лишь до тех пор, пока они у власти. Разве что в каком-нибудь окошке, где на
подоконнике в горшках цвели розмарины или пеларгонии, пригорюнилась румяная
мордашка какой-нибудь молоденькой брюнетки или блондинки, и печальный вздох
пошевелил лепестки цветка: "Бедный Мишка Лештяк!"
Но красавицы оставались невидимыми и лишь нетерпеливо поглядывали на
дорогу из своих укрытий: "Когда же он появится? О, хоть бы взглянуть на него
в этом самом кафтане! Ну, чего же он так долго не едет?!"
Тем временем во дворе ратуши оседлали лошадь. Мишка легко вспрыгнул в
седло, хотя и мешал ему зеленый шитый кафтан, достававший почти до пят.
Лештяк даже засвистел, ставя левую ногу в стремя: пусть кечкеметцы в
грустных песнях и двести лет спустя вспоминают о том, как он отправлялся в
свой последний путь...
Два гайдука также вскочили на коней и с саблями наголо поскакали рядом
с ним. Из города выезжали через задние ворота, выбирая боковые улицы, чтобы
избежать насмешек и криков скопившихся зевак. До смеха ли тут?!
Триумвиры провожали их взглядами из окон ратуши, пока всадники не
скрылись в клубящемся тумане. Путноки довольно потер руки.
- Ну, этот больше не услышит кечкеметского рога! (Звуками рога с
колокольни церкви св. Миклоша в Кечкемете возвещали наступление полдня.) -
Затем, повернувшись к собравшимся гражданам, Путноки призвал: - А мы
поспешим нагрузить дань на телеги: ведь разъяренный Олай-бек сразу двинется
на город, и надо, чтобы ему еще в пути встретился караван с данью.
Конники проводили Лештяка только до городской черты, как это делалось
когда кого-нибудь изгоняли из города. Так им было приказано. До самого
Олай-бека они все равно бы не добрались, да жаль было бы гайдуков!
Возможно, что и Лештяк не поедет к Олай-беку, а по дороге свернет
куда-нибудь в сторону: мир велик, хочешь, иди на все четыре стороны. Ну и
пусть, не беда, если он даже спасется бегством. Только бы не болтался тут
под ногами.
Но, видно, плохо они его знали. Медленно труся по бескрайнему снежному
савану в направлении Крапивного озера, Лештяк думал:
"Поеду к Олай-беку. Я должен туда поехать. Ведь если не поеду, меня
навечно ославят трусом. Если же поеду, то, может быть, еще и вернусь живым.
Олай-бек - умный человек. От мертвого ему никакой пользы, а живой человек -
для него товар. Он ведь рабами торгует. В худшем случае, угонит меня в
полон. Словом, поеду!"
Подхватив свисающую полу кафтана, Лештяк подхлестнул ею лошаденку,
отчего бедняга задвигалась чуточку проворнее. Надо сказать, что ей повезло:
еще вчера день-деньской клячонка эта вертела мельничные жернова, а сегодня
вдруг стала верховым скакуном. (Триумвиры же думали: "Для татарвы и такая
сойдет!")
- На плаху, на верную смерть решили послать меня! - шипел сквозь зубы
всадник, и от жажды мести в нем закипала кровь. - Ну, погодите! Дайте только
домой вернуться...
Он погрозил кулаком и яростно лягнул лошадь, самоотверженно сносившую