"Виктор Милан. Сердца хаоса " - читать интересную книгу автора

чудовищного паука. Пусть боятся, меньше будут тревожить... Дело совсем не в
уродстве, приобретенном в кабине робота. Таких красавчиков, как он, среди воинов
пруд пруди. Самое страшное испытание - это гореть в рубке боевого робота.
Выжившие в большинстве своем скоро осознают, что с лица воду не пить. Неприятно,
конечно, но не смертельно. Не повод для ипохондрии... Годы службы в органах
безопасности - тоже не сахар. Куда подевались веселость и легкость характера,
в
душе сохранился только металл. Никогда ему больше не влезть в шкуру прежнего
неунывающего шутника и балагура.
Слова-то все какие-то лубочные, ироничные - шутник, балагур... Но ведь так
оно и было. Он жил только тогда, когда эти качества имели самостоятельную,
естественную ценность. Конечно, обстоятельства скрутили его, особенно право на
убийства - это нельзя отрицать, однако истина в другом. Выходит, было что-то в
нем паскудное, - жаждущее вырваться, размахнуться, начать крушить... Зачем?
Нинью усмехнулся - в такие минуты он был интересен сам себе. Этакий
рефлектирующий ублюдок... Зверь со склонностью к психоанализу... Примелькавшийся
в литературе тип... Беда в том, что в нем, в так называемом Нинью Кераи
Индрахаре, не было ничего литературного. Вот он весь, во плоти!.. Кто постарался
сделать его таким человечишкой? Здесь нельзя не отдать должное его приемному
отцу. Негодяй с идеей, защитник государства - а по его, Нинью, мнению, все
подобные защитники просто грязные ублюдки. Только у них хватает ума прикрыть
смрадное нутро красивой фразой.
Вот одна из сентенций, накрепко вбитая в голову приемного сына:
"Дракон не может позволить себе использовать такого способного человека, как
ты, сынок, в качестве тупого исполнителя, этакого бездумного инструмента... Твоя
задача, твои обязанности, наконец, - куда шире. И труднее. Ты должен воспитать
в
себе умение держать под контролем любую ситуацию, оставаться гибким и не терять
разум в любых условиях. Причем это должно сказываться в мельчайших нюансах твоей
работы. Этим настоящий профессионал отличается от разъевшегося на
государственных харчах чинуши и лопающегося от собственного величия генерала.
Подобное отношение к делу вырабатывается постоянным пополнением запаса знаний,
подлинным интересом к новому. И прежде всего способностью удивляться... Вот в
чем парадокс: наша служба напрочь отшибает в человеке естественную
любознательность. Не любопытство и интерес, который мы испытываем в силу
служебных обязанностей, но именно любознательность'-- величайший дар эволюции.
Детская пытливость, стремление проникнуть в любую, даже выдуманную тайну. Вот
этим ты и должен заняться в первую очередь".
Нинью едва не рассмеялся - ему удалось выполнить наказ приемного отца. Он,
Нинью, до сих пор удивляется этому человеку, который уже полтора десятка лет
провел в самодвижущемся лечебном кресле, но не утратил ни остроты внутреннего
зрения, ни природной гибкости ума. Любую схему, любой план Сабхаш Индрахар до
сих пор способен рассматривать как занятную игру, увлечься ею, придумать правила
и, потирая ладони, сделать первый ход.
Когда-то Нинью разделял этот восторг. Теперь он ясно сознавал, что это не
более чем самообман, форма существования паралитика, старающегося прожить на
несколько жизней больше, чем ему было отмерено. Жизней, наполненных движением,
погонями, интригами, схватками и страстями. С точки зрения Нинью, подобная
одержимость суетой и неразберихой - всего лишь одна из форм помешательства.
Пусть его!.. Тоску подобным творчеством не излечишь. Правда, виду, что ему