"Артур Миллер. Голая правда (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

льстит его доверие. - Может быть, ничего не получится - не знаю...
- Но попробовать-то стоит, верно? В смысле: кто не рискует, тот не пьет
шампанское?
Выигрывая время, он убрал со стола коробочку скрепок и блокнот в
кожаном переплете, давнишний Ленин подарок на Рождество. Теперь нужно
попросить ее раздеться. Но как? Дикость происходящего с ревом накатила на
него, словно волна, угрожая отбросить назад - в творческое бессилие.
Переборов себя, он сказал: "Разденьтесь, пожалуйста", чего на самом деле
никогда не говорил женщине, во всяком случае находящейся в вертикальном
положении. Пара едва уловимых движений торсом и бедрами, и вот она уже
стояла перед ним голая - в одних белых трусиках. Его взгляд уперся в них, и
она спросила:
- Снять?
- Если не возражаете. С ними - ну, как бы это сказать - не то
вдохновение что ли... А кроме того, я хотел бы использовать эту площадь.
Она выскользнула из трусиков и села на стол. "Что дальше?" - спросила
она. Очевидно, ее одолевало смущение, и вот теперь, худо-бедно с этим
смущением справившись, она испытала растерянность, состояние, с которым он
настолько сроднился, что считал его чуть ли не своей монополией. И таким
образом, родственность их душ стала еще заметнее.
- Сначала на живот, - попросил он. - Дать простыню?
- Не обязательно, - сказала она и легла на столешницу. Ее широченная
загорелая спина и белые шарообразные ягодицы составляли невероятный контраст
с выжженной пустыней его стола. В серебряном кубке с гравировкой (его приз
многолетней давности) торчал десяток фломастеров, и он с замиранием сердца
вытащил один из них. Ему стало не по себе. Что он делает? Может, он
окончательно спятил?
- Вам нехорошо? - спросила она.
- Нет-нет, все в порядке! Просто задумался.
Был один рассказ, который он уже несколько раз начинал, много месяцев,
если не год назад. А потом вдруг понял, что пережил свой дар и больше не
верит в себя. И вот сейчас, глядя на эту замершую в ожидании плоть у себя
под рукой, решил, что попробует еще раз.
- С вами точно все в порядке? - переспросила она.
В этой истории не было ничего выдающегося, можно даже сказать, ничего
особенного, кроме ощущения от их первой встречи с Леной, на море, когда они
вместе угодили под высокую волну, оба не удержались на ногах и, барахтаясь,
с трудом выбирались на берег. Поднявшись и подтягивая свалившиеся плавки -
она в этот момент тоже вставала и, оступаясь в пенящейся воде, заправляла в
чашечку купальника выскочившую грудь, - он понял, что они приговорены
судьбой и похожи на героев какого-то греческого мифа, поглощенных и вновь
выброшенных на сушу морской пучиной.
В те годы он был наивным лирическим поэтом, а она обожала Эмили
Дикинсон и, что называется, жгла свечу с обоих концов. "Море пыталось тебя
раздеть, - сказал он. - Минотавр". У нее был взгляд с поволокой, и это его
обрадовало, потому что ему было спокойнее с мечтательными людьми, к числу
которых, как вскоре выяснилось, она безусловно принадлежала. Извергнутые
морем - так он видел эту сцену в течение многих и многих лет, - они оба
инстинктивно почувствовали, что мучаются одним и тем же отчаянием, одним и
тем же стремлением уйти от определенности. Он даже написал стихотворение