"Генри Миллер. Нью-Йорк и обратно (джазовая легенда) " - читать интересную книгу автора

сезона. Заваливается швейцар и устраивает сущий бедлам - оказывается, он
служил пилотом у Муссолини. Приходят сестрицы Докстадт, те, что пишут для
дешевых журналов. И еще мосье Бруине, который тридцать девять лет провел в
Америке, а с виду - вылитый француз. Он был без ума от сладкой блондиночки
из "Ванитиз". К несчастью, девица так напилась, - что, усевшись на колени к
ухажеру, облевала его с головы до пят, чем несколько охладила любовный пыл.
Я привожу все эти подробности, потому что без них портрет Америки
неполон. Повсюду пьянство, рвота, мордобой и битые стекла. Мне и самому раза
два чуть не размозжили голову. Ночами люди бродят по ярко освещенным улицам
в поисках неприятностей. К тебе могут запросто подойти и вызвать на драку
потехи ради! Наверное, это из-за климата - и машин. От них тут все
сдвинулись. Ничего не желают делать вручную. Даже двери распахиваются, как
по волшебству: ступишь на педаль - и на тебе, открыто. Так недолго и до
галлюцинаций дойти. А их патентованные зелья! Экслакс от несварения
(несварением страдает каждый, кого ни возьми!), алказельцер от похмелья. По
утрам головы трещат у всех. Посему на завтрак требуется бромзельцер -
разумеется, с апельсиновым соком и горячими оладьями. И непременно
накачаться, иначе день не в день. Так тебе скажут в любом вагоне подземки.
Говори на одном дыхании, действуй стремительно, а в кармане пусто, и все до
нитки заложено-перезаложено, и за углом (всегда за углом!) кто-то
процветает, не беспокойся, продолжай улыбаться, верь мне, любимый, и так
далее, и тому подобное. Песни просто великолепны, особенно слова. Жаль, что
я не иностранец и слышу их не впервые. Сейчас, к примеру, в моде такая:
"Предмет моей печали подпортил мою талию..." Эту запись я тоже захватил.
Одним относительно "музыкальным" воскресным вечером цыганка Роза Ли,
зажав гавайский лей в руке, пропела: "Уложи меня! " И потом толковала, как
славно время от времени удачно перепихнуться; она готова была разлечься хоть
на пианино, хоть на полу. Или даже по-старомодному, если надо. Удивительное
дело: заведение почти пустовало. Уже через полчаса люди теряют остатки
воспитания и ломятся вперед, на места с хорошим обзором. Стриптизерши
болтают с посетителями прямо во время выступления. Coup de grace[Завершающий
смертельный удар (фр.).] наступает, когда, избавившись от последнего клочка
эфемерной одежды, танцовщицы оставляют на теле только блестящий пояс, под
которым качается фиговый листок, а чаще - восхитительный женский кустик.
Порою сцена затемняется, и в ярком пятне прожектора красотки исполняют танец
живота. Чудесно видеть пупок, сияющий подобно светлячку или начищенной
монетке в пятьдесят центов. Еще лучше смотреть, как танцовщица сжимает
руками груди. И потом какой-нибудь дебил ревет через усилитель: "Подайте
руку своей малышке! " Или еще: "И вот, леди и джентльмены, представляем вам
очаровательнейшую мисс Хлорину Дюваль, только из Голливуда, из "Казино де
Пари". А когда эта самая Хлорина с безукоризненно обтекаемыми формами,
ангельским личиком и тонким писклявым голоском, едва слышным за рампами -
стоит ей разинуть рот, понимаешь, что перед тобой полоумная, - задвигается
на сцене, сразу видишь нимфоманку; затащишь ее в постель - узнаешь, что
такое сифилис.
Прошлым вечером я наведался в ресторан "Голливуд", один из грандиозных
кабаре с входной платой в полтора доллара sans vin, sans pourboire[без вина
и чаевых (фр.).], где можно полюбоваться на целый строй прелестных кобылок -
полсотни, если не больше, аппетитнейших девиц, пустых внутри, словно
источенные червями орешки. Само место смахивает на громадный данс-холл.