"Генри Миллер. Дьеп - Нью-Хэвен" - читать интересную книгу автора

неожиданно, в порыве дружеских чувств, заявил, что с удовольствием пригласит
меня к себе, в собственный дом в Нью-Хэвене, если я надумаю задержаться там
на ночь. Я от души поблагодарил его, попросив не волноваться за меня и
пояснив, что мне все равно нужно будет вернуться в Лондон. Это не имеет
значения, добавил я. И понял, что вновь ошибся, ибо непостижимым образом это
стало важным абсолютно для каждого из присутствующих.
Делать было нечего, поэтому я смиренно внимал молодому англичанину,
который в Австралии, вдали от родины вел довольно странную жизнь. Он пас
баранов, и сейчас захлебывался словами, вспоминая, как их что ни день
кастрировали чуть ли не тысячами. Не дай бог зазеваешься. Сложность
заключалась в том, что в яйца барана нужно было вцепиться зубами, мгновенно
отхватить их ножом и быстренько выплюнуть. Он пытался подсчитать, сколько
дар яичек прошли через его руки и зубы, пока он жил в Австралии. За этой
сложной арифметикой он время от времени машинально вытирал рот.
- У вас, должно быть, до сих пор во рту престраннейший вкус, - заметил
я, невольно коснувшись губ руками.
- Это не так противно, как кажется, - спокойно ответил он. - Со
временем ко всему привыкаешь. Правда, совсем не противно... Сама по себе
мысль гораздо более отвратительна, чем действие. Да разве мог я представить,
покидая уютный английский дом, что мне придется отплевываться бараньими
яйцами, чтобы заработать на жизнь? Ко всему на свете привыкаешь, даже к
мерзости.
Я сидел и думал о том же. Думал о том времени, когда выжигал кустарники
в апельсиновой роще в Чула Виста. По десять часов в день под палящим солнцем
носился от одного горящего куста к другому, нещадно кусаемый несметными
полчищами мух. И ради чего? Чтобы доказать самому себе, что меня ничем не
проймешь? Я набросился бы на любого, кто осмелился бы косо посмотреть на
меня тогда. Потом вкалывал могильщиком - чтобы доказать, что я не гнушаюсь
никакой работы. Гробокопатель! С томиком Ницше под мышкой, заучивающий
последнюю сцену "Фауста", когда выдается свободная минутка. Верно подметил
стюард, сказав, что англичанам никогда не обойти нас. Показался причал.
Последний глоток пива, чтобы перебить вкус бараньих яичек, и щедрые чаевые
официанту - дабы доказать, что и американцы порой платят свои долги.
Неожиданно я с беспокойством обнаруживаю, что рядом никого, кроме грузного
англичанина в длинном свободном пальто, перехваченном поясом, и клетчатой
кепке. В любом другом месте клетчатая кепка смотрелась бы нелепо, но у себя
дома он волен делать все, что ему заблагорассудится, больше того, меня даже
восхитил его вид, такой внушительный и независимый. Может, англичане не так
уж и плохи, задумался я.
На палубе темно, моросит. В мой прошлый приезд в Англию мы поднимались
по Темзе, тоже было темно, моросил дождь, все вокруг были одеты в черное, с
пепельно-серыми лицами, а покрытые сажей, закопченные дома казались мрачными
и зловещими. Проходя каждое утро по Хай-Холборн-стрит, я видел самых
респектабельных, жалких оборванных нищих, каких только сотворил Господь.
Серых, бледнолицых ничтожеств в котелках, в визитках и с тем нелепым
респектабельным видом, который только англичане могут напускать на себя,
попадая в разные передряги. Я опять втянулся в английский, и, должен
сказать, он мне ни капельки не нравится: он звучит елейно, льстиво,
подобострастно, липко. Произношение - это та черта, которая делит людей на
классы. Мужчина в клетчатой кепке и широком пальто вылитый осел, напыщенный,