"Борис Минаев. Мужской день" - читать интересную книгу автора

иногда звякая ложками.
Время вдруг показалось томительно длинным. Сколько еще его пройдет,
прежде чем они додумаются извиниться? Я закрыл глаза и сразу представил двор
с плавающим по воздуху тополиным пухом, высыхающие лужи, шуршащие по
асфальту конфетные обертки. А в ванной было холодно и скучно.
Во всем этом была мучительная неразрешимость. Я не мог объяснить, что
со мной. Я только знал, что дело не в том, и не в этом, а совсем, совершенно
в другом! Это другое было гораздо важнее, чем мои крики, мамина обида и все
прочее! Это другое и был я сам, со своим глухим упрямством, с сосущей
слабостью в затылке и под коленками, с заиканием и веснушками на носу - и
это все вместе так плохо склеивалось, соединялось, сливалось, а тут его еще
дергали с каким-то килограммом сахарного песку и батоном хлеба.
Почему я закричал на маму, что за тяжесть в голове, почему я боюсь
кассирши и сижу, как дурак, здесь?
И вдруг я понял, что убежал сюда не от родителей и не от булочной.
Я сбежал сюда от щемящего чувства тревоги. Это оно ходило за мной по
пятам, с самого утра, как насморк или икота.
Это оно сделало меня злым и разбитым.
Моя тревога - это и был я. Она не могла бы кончиться, даже если бы мама
и папа встали сейчас передо мной на колени, а вместо булочной предложили
пойти в зоопарк.
И мне показалось, что эта тревога всегда будет со мной. И что если
взять с собой в магазин на всякий случай сто рублей, чтобы уж точно на все
хватило, она все равно будет жечь потихоньку, как прожигает линза из
сломанных очков листок бумаги - сначала желтое пятнышко, потом черное, потом
дым. Ведь солнце горячее.
Тревога за все - чтобы не погасло солнце, чтобы все успеть. Чтобы тебя
не разлюбили...
Чтобы не показаться смешным, не стать дураком, не делать никому плохо.
- Ты там живой? - с любопытством спросила мама и постучала в дверь. Я
молча щелкнул задвижкой, вышел и протянул ладонь за рублем.
- Да ладно, можешь не ходить, - удовлетворенно сказала мама и чуть-чуть
подтолкнула меня к двери, несильно, необидно.
Я еще раз посмотрел на свое убежище.
Все так же равнодушно блестел кафель, пахло хозяйственным мылом, шумно
текла вода.
- Воду-то зачем включил? - спросила мама и повернула кран.
Стало тихо.
Я снова вышел во двор и почувствовал, что жить стало легче.
Обида совсем прошла. Да и была ли она вообще?

ГОРЬКИЙ ЛУК

Когда я был маленький, о моем упрямстве ходили легенды. Нужно при этом
отметить, что легенды ходили в довольно узком кругу - я, мама и папа. Тем не
менее, мама много раз повторяла их, так много, что в моей голове они
превратились в целый сборник легенд, наподобие подвигов Геракла.
Вот одна из них.
Осенью я пошел в первый класс. Мне все сначала очень нравилось: большая
светлая школа, учительница, палочки с ноликами, а самое главное -