"Василий Иванович Минаков. Гневное небо Тавриды (про войну)" - читать интересную книгу автора

слышал. Кстати, на днях мы тут вспоминали ваш "цирк"...
- Вот в то как раз время и довелось прокатиться...
Оказалось, не шутит.
Обозленные налетами маленьких бомбардировщиков немцы разнюхали их
аэродром. Вечером 23 августа береговые посты наблюдения предупредили: идут в
вашу сторону. Командир полка поднял дежурное звено. Борису достался сектор в
глубь моря километров на двадцать.
- Луна взошла рано, и от заката щелочка оставалась. На этой полоске его
и засек. Пропустил мимо, чтоб окончательно убедиться, глаз-то не очень еще
был наметан на них. Точно, "хейнкель"! Один идет, разделились, значит, как
темнота наступила, поодиночке пробраться хотят. Не торопясь развернулся.
Заметил? Нет, позволяет зайти себе в хвост. Ну, значит, я ему и хозяин.
Подкрался не больше как на полсотни, выбрал, как в тире, правый мотор. Где ж
тут промажешь? Дым белым парком, как из чайника, потянулся. Застрочили его
стрелки. Повторно с маневром пришлось заходить, но попал и в левый. Фриц
провалился, но опытный, видно, тут же опору обрел. Пламя сумел сбить
скольжением, но из пике выйти пороху не хватило. До берега все ж дотянул,
приземлился на пляже у Донузлава. Как на картинке, распластанный под луной!
Горючее у меня еще оставалось, проштурмовал его с двух заходов, чтоб
пограничников к месту привлечь...
Наутро стало известно, что пограничники захватили фашистских летчиков,
когда те собирались удрать на резиновой лодке. Один из стрелков был убит
очередью Литвинчука в воздухе, второй ранен при штурмовке на берегу. Борис
живых фашистов еще не видел, попросился слетать на заставу на По-2.
Пограничники вынесли его на руках из кабины, давай качать. Тут же,
понурясь, стояли три гитлеровца.
- Командир их, матерый зверь, вдруг увидел у меня орден. Отбрыкнулся от
охранника, просунулся сквозь толпу. "Циркус? Циркус?" - показывает на
ладонях. Может, отсюда потом и пошло это - "цирк". Я машинально кивнул. Он
вдруг вытянулся передо мной, каблуками прищелкнул. Расстегнул китель,
главный свой крест отвинтил. Протягивает торжественно: "Битте..." Я головой
мотаю - на кой. "Европа, Европа", - он поясняет: не за разбой, мол, на вашей
земле получил. Я, как могу, ему объясняю:' мол, все равно за разбой...
- Но ты сказал, что летал с ним?
- Тут же и полетели. "Что с ними будете делать?" - спрашиваю у хлопцев.
"В Симферополь отправим". - "Может, летчика сначала к нам отвезу? Что-то
полезное нам расскажет". Начальник заставы подумал. "Бери! Только уж пусть
извинит, свяжем. Мало что может в башку ему в воздухе там прийти". Ребята
специалисты, к спинке сиденья его прикрутили. "Во, - говорят, - осанка, как
генерал!" Полетели. Тут мне молодость вспомнилась, аэроклуб, машина сама
подсказала, родненький наш У-2, для солидности марку сменивший. Не
удержался, серию заложил на высшую сложность. Оглянулся - фриц бледный, но
улыбается, понял: "Гут, гут!" Так вот и долетели...
Вечером дома в Евпатории - жили еще по довоенному, с семьями, - жена
Шура, сама летчица, встретила, как обычно, вопросом: "Трудный был, Боря,
полет?" - "Веселый!" - ответил Борис, расхохотавшись...
- Ас "арадо" трудно было? - задал я тот же почти вопрос.
- Бывало и потрудней. Живучая каракатица! Но сама по себе-то, вот
именно, дичь. Если б не "мессеры"...
Это было 22 ноября, над Эльтигеном.