"Виктор Александрович Миняйло. Звезды и селедки (К ясным зорям-1) " - читать интересную книгу автора

жесткие и стрельчатые; и лицо у матери молодое, щеки тугие, загорелые, с
вишневым румянцем.
И груди у матери были выпяченные и налитые, как два
горшочка-близнеца, а Яринка стыдилась своей груди, узкой и худой, только
что вздувшейся острыми ребячьими кулачками.
Где-то в глубине сознания Яринка понимала, что и она со временем
будет женщиной, возможно, такой же пышной, как и ее мать, но не знала,
когда это произойдет, и ей было завидно, немного грустно и почему-то
радостно.
...Учительница долго не задержала - она уже стояла у ворот с белым
пыльником на согнутом локте и с потемневшим от времени диктовым баулом.
Евфросиния Петровна долго взбиралась на телегу, синяя суконная юбка
была очень узка, - потом уже спокойно поздоровалась с обеими хозяйками.
Яринка застеснялась, - в памяти была еще и школа, и четвертая группа, и
сердитая учительница Евфросиния Петровна - девчушек при непослушании
трепала за уши, а мальчишек угощала линейкой - "квадратиком". И то, что
сейчас она обращалась к Яринке как к ровне, пожалуй даже с некоторой
предупредительностью, немного веселило и смущало девушку.
Попадью они прождали долго. Белолицая и моложавая матушка запоздала
со сборами и потому сердилась и кричала на сонную работницу. На шум
несколько раз выходил на крыльцо какой-то забитый, затурканный батюшка -
высокий, сухой и сгорбленный, с серыми патлами и желтыми загнанными
глазами. Он был в засаленной кацавейке и в рыжих штанах, и Яринка так
долго разглядывала эту часть его одежды, будто штаны были краденые.
Наконец женщины умостились, матушка, не закрывая свой маленький алый
ротик, громко отругала работницу: "Да шевелись ты, чтоб тебя!.. Заснула бы
ты навеки!", затем вздохнула так скорбно, словно у нее в доме покойник:
"Ох-ох... пропаду я с вами!..", покачала еще сокрушенно головой и уже
потом на вопросительный взгляд Софии кивнула:
- С богом, серденько, с богом!
Из села выезжали тихим шагом. На дороге толстым слоем лежала текучая
пыль, комочки от копыт падали в нее, как в воду, оставляя после себя
круглые следы, похожие на мелкие волны.
За околицей началось прямое как стрела шоссе, обсаженное тополями.
Кони сами перешли на рысь, колеса затарахтели, телега затряслась как в
лихорадке. И тополя, и пушистые облачка над ними тоже затряслись перед
глазами Яринки, и зубы ее застучали, и тугие кулачки-груди тоже
затряслись.
Думая, что только ей одной так плохо ехать, Яринка взглянула на
женщин, сидевших в задке телеги. Белые щеки попадьи дрожали, как от
злости, маленький ротик кривился, учительница тоже страдальчески
морщилась. Яринке стало вдруг весело, и она запела и песня тоже тряслась -
а-а-а!..
Но вот мать заметила колею на обочине за тополями, телега
заскрежетала на крайних камнях шоссе и, покачнувшись с боку на бок,
скатилась на грунт. Все облегченно выпрямились, и подвода покатила и
покатила в сизую даль, то ныряя в густую тень деревьев, то врезаясь в
слепящий солнцепек.
Некоторое время женщины переговаривались ленивыми голосами, а потом
стали дремать, склонив головы друг другу на плечи.