"Хуан Мирамар. Секретный сотрудник (роман-фантасмагория)" - читать интересную книгу автора

черными шнурами говорил по мобильному телефону. Молодой человек за стойкой
портье, который работал когда-то в Анталии и немного знал русский, сказал
Кузницу:
- Сволочи террористы! Все уезжают. Плохо для бизнеса.
- Сволочи, - согласился Кузниц и вышел на улицу через пустой проем,
который раньше закрывали автоматические раздвижные двери из затемненного
стекла. Навстречу ему в отель вошла группа арабов в головных платках со
шнурами, некоторые были в европейском платье, некоторые - в галабиях,
очевидно, постояльцы отеля. Он вспомнил слова Эджби о том, что в гостинице
есть пособник террористов, и подумал, что больше всего подозрений, конечно,
должны вызывать арабы, хотя и из персонала гостиницы кто-нибудь мог сообщить
террористам о планах израильских туристов и кто-нибудь из туристической
конторы тоже мог. Он вспомнил, как сказал Ариель: "Хрен их найдут!", и
мысленно опять с ним согласился.
Когда он выходил из гостиницы, полицейские у входа посмотрели на него
пристально, но ничего не сказали, и Кузниц пошел вниз по узкой улице, как
всегда с трудом пробираясь между припаркованными на тротуаре машинами.
"Конец теперь гостинице - разорится, - думал он, - а ничего был отель,
не хуже других. Не "Шератон", конечно, но оно и лучше. - Не любил он жить в
роскошных отелях. - И название удачное - "Золотой век". И возлягут рядом лев
и ягненок, или кто там вместе со львом возляжет?". Как и положено в золотом
веке, в этой гостинице мирно уживались израильские туристы и арабы из
Саудовской Аравии и Иордании. Часто за завтраком он слышал, как арабы и
евреи за одним столиком обсуждали свои маршруты, ругали или хвалили местную
кухню.
Столовая в гостинице была огромная, настоящая обеденная зала с высоким
потолком, и гулко звучал в ней гортанный арабский и протяжный, с
вопросительными интонациями иврит, смешиваясь в интернациональную симфонию
мира и покоя.
В столовой висела огромная репродукция "Герники" Пикассо, и Кузниц,
когда бывал в столовой, иногда, усмехаясь про себя, думал, что он, должно
быть, один из немногих в этом зале, кто знает, что это за картина и какой
ужас на ней изображен. "Вот тебе и абстракционизм, - думал он, - поди пойми,
что изображено без объяснения искусствоведов". И вспоминалась ему в эти
моменты другая картина, кажется, кисти кого-то из батальной школы Грекова,
которая висела у них в части над офицерским столом для того, видимо, чтобы
господа офицеры не забывали за едой о своей мужественной профессии. На
картине был изображен штурм Зееловских высот, и трупы немецких солдат
протягивали посиневшие скрюченные руки чуть ли не прямо к ним на стол.
"Реализм, - думал он, - не надо тебе никаких искусствоведов - все и так
ясно, дальше некуда!"
Он вышел на площадь Таксым - одну из центральных площадей Стамбула, от
нее начиналась улица Истикляль, пешеходная зона с множеством магазинов и
кафе, любимое место прогулок горожан по вечерам и в выходные. В центре
площади был памятник вождю турецкой революции - Ата-тюрку, а рядом с ним
стояли в несколько рядов телефоны-автоматы. Отсюда Кузниц обычно и звонил
домой. Сейчас звонить было еще рано, и он пошел по Истикляль, проталкиваясь
через толпу праздного стамбульского люда, в любое время заполнявшую эту
улицу, рассеянно разглядывая витрины и продолжая размышлять об утреннем
происшествии.