"Александр Мирер. Знак равенства" - читать интересную книгу автора

спускаются по темной лестнице - Бронг впереди и в двух шагах позади
Риполь. Они идут мимо стеклянных дверей по широкому больничному коридору.
Сестры в монашеских чепцах встают из-за белых столиков. Они кланяются и
смотрят вслед, и с ними смотрит Василий Васильевич. Вместе с сестрами и
подслеповатой санитаркой в холщовом халате он смотрит вслед доктору Бронгу
и одновременно чувствует, что все эти люди, двери и стеклянные столики
смотрят вслед ему - как он идет, чтобы принять то последнее, что ему
отмерено в жизни, и пусть это - последнее, но почему это - последнее, и
ничего нельзя сделать насовсем, навсегда, а двое идут и идут, и глянцевый
линолеум поскрипывает под их каблуками.
Открывается дверь. Седой человек, не оглядываясь, входит в нее, и
Василий Васильевич понимает теперь, что путь ведет Бронга в будущее. Из
прошлого в будущее. Есть прошлое у доктора Бронга, и поэтому есть будущее,
но что есть у Поварова Василия Васильевича?
...Дверь закрывается медленно, как будто время пошло медленней, и он
вглядывается в свое прошлое, и ничего не видит. Обрывки, кусочки.
Университет, оставленный вовсе не из-за любви великой, а от лени и
слабости. Потом одна работа, другая, и вот ему уже пятьдесят два, и что он
такое? Кассир... Разве в том дело, что он простой служащий? "Спиноза
шлифовал камни, Сервантес был солдатом", - думает Василий Васильевич, и
почему-то его обдает безнадежностью. "Сервантес был простым солдатом, и у
него была великая любовь, о которой теперь никто не знает", и он снова
пытается вспомнить что-нибудь о себе, но тщетно. Ничего значащего нет
позади, только короткие годы с Ниной и потом длинные годы без нее, и все
уже потеряло смысл. Он хочет вспомнить ее лицо и видит только фотографию,
ту, что стоит в нише буфета - смущенную улыбку и потускневшую ореховую
рамочку.
Но поздно вспоминать. Путь окончен. Двое вошли в лабораторию,
прогрохотала дверь, затянулись винтовые затворы на косяках. Поздно,
поздно...
Высокий зал. Стеклянные стены, за которыми городская ночь мечется и
прыгает огнями. Два блестящих длинных ящика посреди зала. Бронг осторожно
кладет шприц и говорит голосом Василия Васильевича:
- Ну, вот. До свидания, дружище Рип. Спасибо. Не грусти. Я засыпаю...
Начали...
Резкими, ловкими движениями Риполь укладывает его в правый ящик,
швыряет вниз прозрачную крышку и сейчас же рывком посылает вперед
рукоятку, а сам смотрит, вытянув шею... правый ящик, левый, и вот в правом
мутнеет прозрачная жидкость, скрывая тело, а в левом мутная светлеет.
Что-то лежит на дне.
Крышка отскакивает в пространство между ящиками. Риполь быстро,
осторожно ведет рукоятку к себе. Он стоит у приборного пульта и напряженно
следит за стрелками. Внезапно он оставляет пульт и перебегает к ящику.
Рука в высокой резиновой перчатке ныряет под голову тому, кто лежит на
дне...
Василию Васильевичу вдруг стало нехорошо - мутно, тошно. Он смотрел,
вцепившись в подлокотники, как Риполь поднимает над дымящейся жидкостью
его плечи и слепую голову. Со лба и редких волос стекала мутнея жижа.
Человек открыл глаза. Они были туманны, и веки еще закрывали зрачки
наполовину, но левая бровь была приподнята и чуть изогнута, и это придало