"Александр Мирер. Обсидиановый нож" - читать интересную книгу автора Он все смотрел на картинку. Может быть, его дед любил эту девушку...
или отец? Может, это была совсем чужая девушка? Не знаю... - Видите ли, Дима. При движении время размыто, как шпалы, если смотреть из вагона на ходу. Какие-то микросекунды я был одновременно во втором поколении, и в первом, и в нулевом, своем. Надо было случиться, чтобы именно внутри этих микросекунд у меня начался сильный приступ, с судорогами, и я упал с кресла и оборвался браслет. Процесс остановился. К счастью, это коснулось лишь внешности... - Он коснулся ладонью своего изувеченного уха.- Я никогда не занимался боксом. Никогда. Дед Никифор был цирковым борцом и боксером. Я спросил идиотски: - Как же на работе? Вас узнали? Он положил ладонь на грудь: - Какая теперь работа!.. По моим подсчетам, мне осталось... немного. Это дело успеть бы кончить, и все. Он встал, массивный, как бегемот, и поднял полы пиджака. - Смотрите, Дима... У меня нет времени, чтобы купить новую одежду. Рубашка, та самая, что на пропуске, была на спине неаккуратно разрезана и разошлась, открывая голубую майку. Стоя передо мной с задранным пиджаком, он прохрипел: - Сердце не выдержит опыта. Нагрузка на сердце изрядная. А вы здоровый человек, Дима. Я не мог теперь поверить, что он врет, что он не Ромуальд Гришин, а кто-то другой, который украл его одежду и его пропуск. Нет, здесь все было не просто, и его тяжелое дыхание было настоящим, не сыграешь такого. Глядя, непоправимого несчастья. Зачем я назначил Наташе свидание, она ведь занята, зачем назначил свидание не в кафе, а на бульваре, зачем стал с ним разговаривать, зачем, зачем... Мне было стыдно - так мелко выглядела моя беда рядом с его бедой. Я ведь могу сейчас повернуться и пойти, куда хочу. И все-таки трусость сдвинула меня на прежнюю дорожку мысли, и я пробормотал с последней надеждой: - Они умерли. Все они умерли. И похоронены, - прибавил я зачем-то. Так было надежней.- Умерли и похоронены. - А звезды, - спросил человек за столом. - А звезды - они тоже умерли? А невидимые звезды, сжимающиеся пятнадцать минут по своему времени и миллионы лет по-нашему, - они тоже похоронены? Моцарт - умер? Эйнштейн - похоронен? Толстой? Кто же тогда жив? Генерал Франко? Он ударил по столу двумя кулаками и спросил, перекрывая своим басом звериный вой, рвущийся из-за сетки: - Чему вы верите, вы, физик? Каким часам? Коллапсирующая звезда существует пятнадцать минут, и она будет светить, когда Солнце не поднимется над земной пустыней. Через миллионы лет! Чему вы верите? - Я не знаю! - прокричал я в ответ. - Я не ученый! Что вы от меня хотите? - Чтобы вы поверили. - Чему? - Прошлое рядом с настоящим. Во все времена. - Но его нельзя вернуть! - Тихо, Егор! - крикнул Гришин. |
|
|