"Рауль Мир-Хайдаров. Двойник китайского императора [D]" - читать интересную книгу автора

или аспирантов захочет посмотнреть Самарканд, Бухару, Хиву, Ташкент -
пригланшайте, встретим достойно.
На прощание Верховный неожиданно спросил:
- Вас не смущает, не затрудняет моя просьба?
- Я постараюсь оправдать ваше доверие, домулла[1], - сказал
растроганно Анвар Абидович и хотел поцеловать ему руку, но тот не позволил,
сам по-отечески обнял аспиранта за плечи и проводил до двери.
Ошарашенный встречей, оказанным доверием, Анвар Абидович забыл про
конверт и только веченром, в поезде, по пути домой, вспомнил и вскрыл его -
там лежала сберкнижка на предъявителя, на счету значилось пятьдесят тысяч
рублей.
Всю ночь в поезде он не мог уснуть - душа ликовала, сердце готово было
выпрыгнуть; он не раз выходил в коридор вагона остыть, успокоиться, но не
удавалось, хотелось прыгать, плясать, петь. Нет, не оттого, что неожиданно
получил в распонряжение пятьдесят тысяч бесконтрольных денег, нет, деньги
его теперь не волновали. Радовался оттого, что стал доверенным человеком
первого, цену его симпатий он знал - не всякого тот миловал, принближал к
себе, но своих в обиду не давал, даже виновных, - Анвар Абидович знал это.
Еще вчера Анвар Абидович чувствовал себя винноватым перед Халимой, но
после встречи в ЦК словно отпустили ему грехи и выдали индульгенцию на все
будущие, он возомнил себя таким государнственным человеком, на такой высоте,
что связь с Шарофат показалась ему недостойной терзаний его души. Выйдя из
ЦК, он почувствовал, как воспарил над людьми, и посчитал, что его поступки
не поднчиняются обычной человеческой морали, нравам, традициям и оттого уже
не испытывал угрызений совести ни перед женой, ни перед Шарофат и ее
родителями, ни перед собой. Отныне он становился сам себе судьей.
В Москве он часто скучал по дому, по семье и много раз мысленно видел
встречу после разлуки - прежде он никогда так долго не отлучался от
близнких, но после аудиенции у Верховного вмиг сменстились все ценности,
доселе святые для него: дом, семья, дети. Душа его ликовала не от встречи с
родными, детьми, женой, родовой усадьбой, он все еще пребывал на пятом этаже
белоснежного здания на берегу Анхора и ощущал на плече надежную руку
Верховного. Чувство это было так сильно, так будоражило его, что он не
находил себе места в доме, не мог дождаться вечера. Как только стемнело, он
направился в мечеть. С муллой у него давно сложились приятные отношения,
хотя Анвар Абидович не афишировал этой связи, но помогал мечети щедро. Он
уяснил, что ислам проповедует в приннципе то же, что и райком, -
покорность, терпение, и обещания их почти совпадали: если ислам сулил рай в
загробной жизни, то Анвар Абидович оринентировал народ на светлое будущее.
Проще говоря, два духовных наставника понимали друг друга с полуслова.
Мулла удивился и позднему визиту, и той взволннованности, которую
тотчас угадал в первом мунсульманине района, как он иногда говорил своим
верующим, поддерживая авторитет власти. Мулла, следуя восточным традициям,
хотел пригласить гонстя в сад, где служки тотчас кинулись накрывать
дастархан, но Анвар Абидович перебил его:
- Домулла, душа горит, сначала я хочу поклянсться на Коране в верности
одному человеку, а уж потом сяду с вами за ваш щедрый стол и со спонкойным
сердцем побеседую как прежде.
Мулла дал знак, чтобы принесли Коран. Как только подали Коран, он
спросил: