"Рауль Мир-Хайдаров. Чигатай, Тупик 2" - читать интересную книгу автора

Уже через час после того, как он появился во дворе, сплошь укрытом от
солнца виноградником, отчего на земле лежала пестрая, как маскхалат, тень,
Краснов получил в свое распоряжение отдельный кабинет. Оглядывая высокие
расписные потолки, чем-то напоминавшие Китай, но с изящной арабской вязью на
темных балках, он не переставал удивляться: "Шахерезада... Шахерезада, да и
только".
И полетели дни и недели. Где-то далеко, там, откуда приехал Краснов,
уже давно убрали огороды, пустые поля с потемневшим жнивьем прихватывали по
утрам густые заморозки, и все чаще и чаще лили нудные, обложные дожди.
А во дворе их управления с прогнувшихся лоз свисали тяжелые виноградные
гроздья, и солнце сквозь пожухлую листву, словно порядком подустав за
бесконечное лето, светило мягко, покойно, и казалось, конца этому теплу и
благодати никогда не будет...
"Надо же... теплынь... Сахара..." - частенько думал Краснов и вспоминал
попавших по распределению в более суровые края товарищей, которые уже
облачились в плащи и пальто, ходят в шапках и свитерах, и много всяких
других забот, наверное, свалилось на них в преддверии суровой зимы. А тут
все еще разгуливают в пиджаках.
Сто рублей, положенный ему оклад, конечно, не студенческая стипендия,
но все же... Краснов продолжал жить скромной, выверенной студенческими
годами жизнью и потому с удивлением вдруг обнаружил, что вырос из своих
куцых пиджаков, как-то неожиданно увидел изношенность любимых рубашек, а уж
об обуви и говорить не приходилось. Может, такое прозрение произошло оттого,
что начальник производственного отдела - а был он ненамного старше Бориса -
являлся на работу в таких ослепительно белых сорочках и начищенных туфлях,
что Краснов, глядя на свои стоптанные сандалеты и брюки, плохо державшие
стрелки, насмешливо думал о себе: "Чучело огородное, а не инженер".
И все же он принадлежал к поколению предвоенных лет, поколению, может,
и не крепкому телом, как нынешние акселераты, но крепкому духом,
целеустремленностью, для которого моральные ценности стояли куда выше
накрахмаленных рубашек. И он с завидным упрямством провинциала впитывал в
себя все, что мог дать ему столичный город. С энергией, вызывающей уважение,
Краснов восполнял зияющие пробелы в своем культурном образовании. В записной
книжке четким, несколько размашистым почерком у него были записаны названия
опер и балетов, драматических спектаклей, которые непременно надо
посмотреть. Здесь же значились адреса почти всех музеев: этнографического,
краеведческого, музея природы, атеизма, прикладного искусства и других, о
существовании которых многие горожане и не подозревали. Выставочные и
лекционные залы, библиотеки, кинотеатры - всему нашлось место в этой старой,
студенческих дней, книжке.
Жил он в ту пору на Чиланзаре, в общежитии. Преимущественно одноэтажный
город тех времен раскинулся на огромной территории, словно тогда уже
предвидел свой бурный рост и заранее застолбил себе место.
Каждодневная утренняя поездка на троллейбусе до Хадры казалась ему
путешествием в неведомые края. Он часто стоял у огромного пыльного окна в
конце салона и сквозь свои неторопливые мысли, обрывочные думы слышал, как
музыку, ленивый голос кондуктора: "Беш-Агач... Караташ... Алмазар..."
Каждое название в этом городе заключало в себе не только музыку, но и
тайну... Самарканд-Дарбаза... Домрабад... Ахмад Даниш...
Он выходил на Хадре и пешком спускался к Чукурсаю, чтобы, минуя