"Рауль Мир-Хайдаров. Чти отца своего" - читать интересную книгу автора

крыльями кинулись кто куда. Одной газетной строчки было достаточно тогда,
чтобы поманить в иные края,- а они все так спешили повзрослеть, успеть на
большие стройки. Родное Озерное даже рядовой работой в те годы могло
обеспечить не всех - ни завода тебе, ни фабрики, а главное, казалось им
тогда, что там, куда они приедут, совсем иная, ничуть не похожая на их
поселковую жизнь.
А помнит ли он сам друзей, односельчан? Не многих. Как-то выпали,
выветрились из памяти их имена и лица, да и развела, разбросала их жизнь
далеко.
Раньше, когда Гияз был много моложе, приезжая домой, ходил на речку, на
танцы. В маленьких поселках на танцы в парк, особенно летом, ходят даже
семейные, и к возрасту столь критически, как в городе, не относятся. А
теперь, когда тебе уже за сорок,- и тебя признать сложно, и ты никого не
узнаешь,- сколько ни ходи по центральной улице Озерного, мало кто тебе
обрадуется, как прежде. Да что там обрадуется, в иной раз за день
"здравствуй" не услышишь.
Разве вдруг какая-нибудь грузная женщина с тяжелой авоськой окинет тебя
долгим и внимательным взглядом, и ты потом весь вечер мучаешься: "Кто
такая?" А если вдруг вспомнишь, то невольно ахнешь: что стало с ней, былой
озорницей и певуньей?! И обязательно глянешь в старое домашнее зеркало,
которое помнит тебя молодым, и сам себя постараешься приободрить
успокаивающе: "Еще не вечер".
Вроде особых причин для тревоги и не было, но вот тоска гложет его уже
неделю, и мать замечала это, когда он возвращался домой. Наверное, и сегодня
приметит - материнское сердце не обманешь. Но пока не спрашивала ни о чем,
наверное, видела - светла его печаль, понимала, что не мешает иногда и
погрустить сыну; там, в огромном городе, может, и дух перевести некогда, не
то, чтобы дни юности своей в памяти перебирать дотошно.
Мать, словно специально дожидалась, встретила его у калитки.
- Мама, помнишь, какая была сирень у Козыревских? - спросил Гияз,
мыслями находясь в том далеком майском дне.
- Как не помнить, сынок, помню. Ведь и у нас во дворе растет сирень.
Неужели не заметил? Наталья после смерти родителей приехала продать старый
дом, тогда она и принесла нам несколько саженцев, сказала, если примутся,
будет память о ней.
- Все принялись? - спросил нетерпеливо Исламов.
- На удивление. Теперь уже другие берут у меня саженцы, и когда
спрашивают, как называется сорт, я говорю "Наталья". Сперва вроде бы в шутку
сказала, а теперь рада, что так получилось. Да кроме "Натальи" другая сирень
у нас Озерном и не приживается.
- Значит, Наталья память о себе оставила,- не то сказал, не то спросил
Гияз.
Но мать ничего не ответила, только глянула в темноту, в сторону
отцветших кустов сирени.
После долгого, до звезд, ужина во дворе Гияз ушел к себе в комнату.
Дом, как и у многих в Озерном, у Исламовых был отстроен заново.
Последние лет двадцать в селе все годы выдались урожайными, чему немало
завидовали соседние районы. А его отец, Нури-абы, слыл первым комбайнером не
только в районе, но и в области. В самый урожайный год его портрет в жатву
напечатали в центральной газете в рубрике "Передовики России". А осенью на