"Аб Мише. У черного моря (Полудокументальное повествование) " - читать интересную книгу автора

образование, лицей тянулся на университетский уровень. "Неимоверно до какой
красоты достигла при нем Одесса, какимчас от часу возрастающим
благоденствием пользуется она..." (современник Н. Всеволожский, 1836-37
гг.). В 1849 г. одесская городская касса была богаче всех в России, включая
обе столицы.
Генерал-адъютант Александр Григорьевич Строганов после славной службы в
войнах и при царском дворе, после военного губернаторства в столице занимал
в Одессе место Воронцова в 1855-63 годы - восемь лет, недолгих, но сложных
из-за отмены благодетельного "порто-франко", проигранной Крымской войны и
подрыва торговли зерном американскими конкурентами. Вынести эти удары Одессе
помогла строгановская либерализация управления на передовой европейский
манер. Строганов учреждал банки, возглавлял общественные организации,
добился от царя разрешения быть в Одессе университету - его открыли в 1865
г. Строганов завещал университету ценнейшую библиотеку (60 лет собирал), но
ценный свой архив, как ни просили, утаил, утопил в море семь неподъемных
дубовых ящиков - одесситы развлекались подробностями.
Разные ходили анекдоты о Строганове. Особенно веселил рассказ о сборе
народных пожертвований на монумент Пушкину (евреи тогда соревновались, кто
больше любит певца "за нашу Одессу"): генерал-губернатор сборщиков денег от
себя погнал, за вольнодумство не жаловал поэта чудаковатый граф. Историки,
от крупнейшего С.М. Соловьева, воспитателя строгановских детей, до
современного Я. Борового вспоминали графа путано: "честен, не способен брать
взятки", "ум поверхностный", "ученый самодур-аристократ", "просвещенный
администратор", "грубиян", "человек прямой и светлого направления",
"странный человек". Город Строганова наградил титулом "Первого вечного
гражданина Одессы".
Хлопоты просвещенных правителей и энергия жителей сотворили Одессу
"новой Флоренцией", "вторым Парижем" - так будут говорить о ней в
неумеренном восторге от городских ансамблей, от классического аристократизма
Воронцовского дворца и Биржи, от шелеста между ними бульвара с памятниками
Ришелье и Пушкину и клокотанием порта внизу, под широкой лентой Потемкинской
лестницы, от уютного скверика с пышным именем Пале-Рояль, от яростной агонии
каменного Лаокоона в змеиных тисках посреди уличной суеты, от ажурной
архитектуры Пассажа и музыки Оперного театра, от безукоризненно-квадратных
уличных перекрестий, от шумной Дерибасовской улицы, самодовольной
Маразлиевской, веселой Итальянской, переименованной позже в Пушкинскую (поэт
здесь жил), от мощи платанов и белого трепета акаций, и запаха их,
смешанного с иодистым духом моря.
"Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя привозил..."
(песня)
...Ну, ладно, думал я, уж нет кефали, нет скумбрии, камбала, говорят,
вывелась, даже и бычков, кажется, нет, но что-то же осталось от той Одессы
моего детства и от - еще раньше - великой еврейской общины начала двадцатого
века, численно третьей в Европе, первой в России - поистине столицы русского
еврейства!?
Через 25 лет после основания Одессы молодой А. Пушкин восторгался
новорожденным городом, где "хлопотливо торг обильный Свои подъемлет паруса",
где "все Европой дышит, веет и Язык Италии златой Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин, Француз, испанец, армянин, И грек, и молдаван