"Ева Модиньяни. Женщины его жизни" - читать интересную книгу автора

знал все, что нужно было знать о людях, с которыми ему так или иначе
приходилось соприкасаться.
- Отпустите меня, или я закричу, - взбунтовалась Карин.
- А вы полагаете, - он вернул ее к реальности, - что до сих пор
говорили шепотом? Посмотрите вокруг. Мы устроили бесплатный спектакль для
жителей Сен-Тропеза.
Это было правдой. На молу собралась небольшая толпа, соседние яхты
походили на театральные ложи. В толпе находились и обманутые в своих
ожиданиях цветочницы, наслаждавшиеся реваншем, а давешний фоторепортер,
высунувшись из окна ближайшего дома с видом на порт, яростно щелкал
аппаратом, снабженным пятисотмиллиметровым телеобъективом. Было весьма мало
шансов уловить что-то определенное, но он готов был на что угодно, даже
наступить на труп собственной матери, лишь бы хоть как-то досадить
надменному Барону, нанявшему пару "горилл", чтобы не подпускать его к своей
яхте.
Ссора на борту "Трилистника" стала безусловным достоянием светской
хроники.
Карин вырвалась из рук Бруно и с горящим от гнева и стыда лицом
бросилась по лесенке вниз. Несколько долгих мгновений она простояла, держась
рукой за массивную латунную ручку двери, прежде чем войти в каюту. Ее мучили
угрызения совести за сказанные слова и резкие жесты, ей было стыдно за
безобразную ссору, начавшуюся и продолжавшуюся по ее вине, ей было страшно
думать о неизбежном теперь скандале. Хотелось вычеркнуть из памяти череду
последних событий, сжегших все мосты у нее за плечами. Но назад хода не
было. И тогда она расплакалась, как ребенок над сломанной игрушкой. Она так
страстно желала его, но именно в тот момент, когда появилась надежда
получить желаемое, потеряла его навсегда.
Она вошла и закрыла за собой дверь каюты. Слезы ослепили ее, но вскоре
она начала различать сквозь туман предметы, о которых не смела и мечтать.
Она протерла глаза, как девочка из сказки, изумлению ее не было конца. На
ночном столике, на туалетном столике, на подоконнике плавали в серебряных
чашах нежные букетики белых ландышей и небесно-голубых незабудок.
На кровати лежала большая плоская коробка, перевязанная серебристой
лентой, с именем Валентино, выведенным на крышке изящным курсивом. Карин
открыла коробку. Там было легкое, как облачко, аккуратно сложенное вечернее
платье из серебряной парчи: простая туника без рукавов с круглым вырезом.
Дрожащими руками Карин подняла платье и, подойдя к зеркалу, приложила к
себе. Это был именно ее размер.
И наконец на подушке она обнаружила футляр из серебристо-серой замши, в
котором сверкали сережки с висячими жемчужинами в оправе желтого золота с
бриллиантовыми слезками, придававшими украшению необычный вид.
Там была и записка:
"Для Карин, неприступной весталки, с пожеланием научиться немного
любить себя. Бруно".
- Ну почему? - рыдала она в отчаянии. - Почему именно теперь... после
моей глупой дерзости.
Никто и никогда не выражал ей своего внимания, а может быть, и более
нежного чувства с такой деликатностью. Она, конечно, никогда не наденет это
платье и эти серьги, но ей необходимо еще раз увидеть Бруно и извиниться
перед ним. Она скажет ему, что ничего подобного не заслуживает.