"Софья Могилевская. Крепостные королевны (Повесть) " - читать интересную книгу автора

московских домов гувернером к детям. Но там он не прижился:
оказался не в меру строптив и не столько учил детей французскому языку,
в котором был не слишком силен, сколько целыми днями играл на скрипке. С
должности гувернера музыканта прогнали. Но, по словам родственника,
рекомендовавшего музыканта, па скрипке итальянец играл весьма изрядно.
Достав адрес, Федор Федорович без труда нашел скрипача. Тот жил в
бедном домишке в одном из переулков Арбата. Дело было зимнее, стоял
январь, а комната, которую занимал музыкант, видно, давно не топилась.
Дневной свет с трудом проникал сквозь стекла окон, покрытых плотной коркой
льда. По углам, на стенах и потолке виднелись зеленоватые пятна сырости,
кое-где - иней.
Итальянец встретил Федора Федоровича надменно, разговаривал с ним сухо
и независимо. Одет он был в кафтан табачного цвети, сильно поношенный и
явно с чужого плеча. Но всему было видно, что музыкант находится в
чрезвычайно стесненных обстоятельствах. Может, и голодает.
Федор Федорович, не мешкая приступил к делу: он попросил скрипача
прежде всего ему сыграть. Тот согласился. Вынул из кожаного футляра
инструмент, настроил. Затем небрежно спросил, что хотелось бы господину
послушать.
- Ну, хотя бы какой-нибудь из концертов Вивальди, - сказал Урасов.
- Какой именно? - спросил скрипач, уже с некоторым интересом посмотрев
на посетителя.
Урасов назвал. Итальянец кивнул и, приложив к подбородку скрипку,
заиграл.
Федор Федорович насторожился. Он назвал один из труднейших скрипичных
концертов Вивальди. Этот концерт он слыхал не раз - и будучи в Париже, и
позднее. Слыхал в исполнении прославленных скрипачей, пытался и сам его
играть, но. не осилил. Итальянец играл концерт превосходно. Весь облик
скрипача преобразился. Вдохновенным стало бледное лицо с полузакрытыми
глазами. Тонкие пальцы, казавшиеся только что замерзшими, теперь с
виртуозным блеском скользили по струнам. Труднейшие пассажи концерта
исполнялись им с той необычайной легкостью, которая говорила и о таланте,
и о многих часах упорной работы. Окончив игру, итальянец молча, с
величайшей осторожностью, уложил скрипку и смычок обратно в футляр. Он
лишь покосился на слушателя, который неподвижно сидел перед ним в кресле.
Ему казалось, что игрой своей он произвел впечатление. Он ждал
возгласов одобрения, восторга, восхищения...
Но Федор Федорович оставался в какой-то странной задумчивости.
Смотрел на скрипача и не произносил ни слова. В мыслях же было: ради
каких несбыточных надежд этот человек покинул свою страну? Какие
корыстолюбивые или иные мечты заманили его сюда, в этот чужой ему,
северный город? И что же перетерпел он Здесь? Почему оказался в таком
бедственном положении?
Наконец, очнувшись от своих мыслей, Федор Федорович прервал молчание.
Он поднялся с кресла и предложил итальянцу ехать к нему в Пухово на
должность капельмейстера.
- А также, - прибавил он,- будете заниматься со мной. Каждый день по
два часа перед обедом...
Столковались о деньгах.
На следующий же день Урасов распорядился выслать за музыкантом лошадей.