"Софья Могилевская. Крепостные королевны (Повесть) " - читать интересную книгу автора

решила для нее приданое делать. И пошла в девичьей работа с утра до ночи.
Не разгибая спины сидели девушки. Одни плели на коклюшках тончайшие
кружева замысловатых узоров - и фантажные, и мелкотравчатые, и
брабантские. Другие на пяльцах разноцветными шелками вышивали покрывала,
скатерти да полотенца. А иные работали на ткацких Станках - холсты ткали.
Сказывали, что не один сундук уже был набит барышниным приданым, но барыня
приказала, чтобы бабы и по избам пряли нитки: из льна - льняные, из шерсти
- шерстяные. И все для любезной ее сердцу Дунечки, все для дочери своей
Евдокии Степановны.
И деньги умела копить: копеечка к копеечке - рублик собирался. Из
рубликов сотенки выходили. Из сотенок - тысчонки складывались. На себя не
тратила - для Дунечки ничего не жалела.
В эту же зиму, примерно в эти же дни, когда на войне убили барина
Степана Федоровича, придавило деревом Игната, Дуниного отца. Мужики
привезли его из леса чуть живого. Полежал Игнат на лавке дня два и помер.
Осталась Анисья с пятью ребятами и старой бабкой. Дуньке шел тогда
одиннадцатый годок, Демке - девятый, Андрюхе только пять сровнялось, а
двое других и вовсе мелюзга.
И стала Анисья, как схоронила мужа, тоже хозяйствовать самолично.
Хозяйство-то все - старая изба с худой крышей, пестрая коровенка да
овца с ягненком.
Однако плакать и горевать у Анисьи времени не хватало. Лишь бы детей,
старую бабку да себя кое-как прокормить. А присказка каждое утро одна: "О
боже, боже! Всякий день то же: полдень приходит - надобно есть..."
Прошло еще два года. Хорошо, плохо ли, а прожили их. Немного пособила
Дунина крестная Агафья Фоминишна - хлебушка на их сиротство подкинула. И
дети подросли - помощниками стали. Шутка ли, уже Демке пошел одиннадцатый
год. Мужицкие дела стал понимать: выучился и пахать, и боронить, и косить.
А про Дуню говорить нечего - та и вовсе вроде бы в невесты вышла.
Тринадцать ей стукнуло. Легкая, быстрая, на все работы мастерица. "Дуня,
то сделай! Дуня, это сделай!"
Дуня всем готова пособить. Весело, с охотой. Будто работа ей не работа,
а одна радость.
И собой стала хороша, выровнялась. Глаза темные, коса ниже пояса,
смуглый румянец на щеках пробивается.
Барышня же Евдокия Степановна две зимы в Москве прожила. В пансионе
училась. Училась она там и французскому языку, чтобы уметь изъясняться
среди господ. И дворянским манерам ее учили. И танцам разным - менуэтам,
кадрилям, котильонам. И еще многому другому обучалась она в пансионе.
Ну, а Дуне до наук ли? Лишь бы поспеть все дела переделать.
Но все же, дьячка однажды расспросив, выучилась она буквы складывать. А
там кое-как, через пень колоду, начала даже псалтырь читать.
Плясать она умела, как никто в деревне. Начнет - засмотришься, глаз не
отведешь.
Лучше же всего Дуня песни пела.
Не так давно, тому лет пятнадцать назад, в Москве на плахе сложил свою
голову Емельян Пугачев. А песни про него в народе ходили, и все новые и
новые складывались. Одну из них особенно любила Дуня.
Попросят ее, бывало, вечерком, после работы:
- Дунюшка, спой про Пугачева, как он в темнице сидел.