"Софья Могилевская. Театр на Арбатской площади (Повесть) " - читать интересную книгу автора

подавай нам короля червонного... Чтобы был хорош да пригож, богат да
тароват...
Вот так всё и шло до сегодняшнего утра. А сегодня, когда рано поутру
Санька, громыхая ведрами, помчалась на колодец, встретилась ей Параша.
- Ой, Санюшка,- запричитала она,- да что с тобой сталось? Уж не хворая
ли?
- Здорова, - ответила Санька.- Мне для хвори лишней минуты пет.
- А похудала, а отощала, а лицом пожелтела!.. Ай-яй-яй...
Вытянула Санька из колодезной глубины ведро с водой и на всякий случай
в колодец глянула. А там, внизу, в водяном зеркальце,- ее лицо. А ведь
правда словно бы исхудала!
- Сестрицы с мачехой замучили, - призналась она Параше.- Все жилы
тянут, а никак замуж не идут...
Тут-то Параша и брякнула:
- Заступы у тебя нет. Был бы тебе дяденька Лука родным отцом, не дал бы
в обиду.
- Что пустое брешешь! - огрызнулась Санька. У самой же сердце так и
екнуло. И лицо побелело.
Параша поняла, что Саньке ничего не известно, сама не рада была, что
лишнее сболтнула. Да слово не воробей - вылетело, поди поймай его!
Вот тут-то, возле колодца, Санька узнала: что Матрене с Лукой сна не
родная дочь, а найденыш; что нашел ее Лука под ракитовым кустом возле
омута. А что она им не родная, сразу заметно - не той породы!
И правда, была Санька кудрява и черноволоса, с тугими смуглыми щеками,
лукавым взглядом, чуть наискось прорезанных глаз. Тонка в талии, быстра на
язык, к тому же увертлива, как ящерка или змейка-медянка. Всем было
удивительно, когда рыжий Лука и рыхлая веснушчатая Матрена называли
доченькой эту бойкую черноглазую девчонку.
И теперь, сидя на березе и прислушиваясь к голосам мачехи и отца (да не
отца ведь, вот в чем беда!), Санька старалась найти глазами то место, где
Пресня, делая поворот, размыла бездонный омут и где на берегу, махонькую и
горемычную, родная мать оставила ее под кустом.
А сама-то, а сама?.. О господи, сама-то вниз головой кинулась в тот
страшный омут.
Сквозь листву березы ей виднелась хоть и близкая, да незнакомая Москва.
Сорок сороков церквей жарко горели золотыми маковками в лучах утреннего
солнца.
Здесь же, поблизости, все было ей знакомо и мило сердцу - и река
Пресня, и ручей Студенец, и речка Бубна. Вся местность, изрезанная вдоль и
поперек реками и речушками, весной и осенью была непролазна от топи и
грязи. Но теперь, па исходе лета, глаз тешила свежая зелень деревьев, еле
тронутая нежной желтизной.
Рядом с домом разлеглись огороды - тянулись гряды с огурцами, репой,
брюквой; понизу, ближе к реке, уже закрутила лист капуста. А в саду
вперемежку с яблонями и грушами отец посадил кусты крыжовника и смородины.
- Ну ладно, - прошептала Санька не то себе, не то кому-то неведомому,-
родной не родной, а, кроме меня, кто ему пособит репу копать?
И стала она потихоньку с ветки на ветку, с ветки на ветку слезать с
березы.