"Андрей Молчанов. Перекресток для троих" - читать интересную книгу автора

устройства, то есть магнитофоны. Но, конечно, не для "Йес, сэр, я кэн
бугги-вугги" и монологов комиков, а для записи цифровой информации. Начальник у
нас был демократ, толковый малый; коллектив дружный - ни дураков, ни
склочников, но угнетал фон,- бесперспективности полнейшей... Насчет фона папаня
мой жизнерадостный выдал как-то: пиши диссертацию. Ну да, совет слепого
дальтонику. Во всем КБ, а это пятьсот человек, только десять кандидатов и два
доктора - директор и первый зам. Нет, безусловно, можно поставить себе цель
стать шишкой в науке или же где-либо, напялить шоры - и вперед, сквозь грозы и
препоны к исполнению престижного желания. Но мне такое дело не по душе. Мне
даже смешно наблюдать за этакими целеустремленными экземплярами - всю жизнь в
шорах прут, потом становятся теми же директорами КБ и думают, что познали смысл
жизни и стали пупами мироздания. А после - в гроб, и ничего - ни от них самих,
ни от их исполненных вожделений. Нет, я не против целеустремленности и карьеры,
просто все должно быть естественно. Как дыхание. Без фанатизма и потуг. Короче,
в настоящий момент я хотел интересной работы. Но где ее искать - не знал. И
пошел в ванную.
Долго стоял под теплым душем, балдея от сознания того, что это сито над
головой - теперь банальное удобство. Канули в прошлое субботние банные дни и
ржавая ледяная водичка из латунных краников казарменной умывалки, пропахшей
табачным перегаром, дешевым мылом и потом.
Растерся. Взял бритву, воткнул штепсель в розетку. Дух, именуемый
электричеством, мигом вселился в пластмассовую обтекаемую коробочку и зажужжал,
затрещал маленькими ножничками, освобождая меня от суточной щетины. Затем попил
чайку, вяло думая о работе. О деньгах, вернее. От армейских остался червонец,
еще червонец - от щедрот родителей - лежал под носом, прижатый хлебницей. В
комнате, в вазе, было еще сто рублей, но только на тот случай, если попадется
приличный костюм, так что эти деньги широкой покупательной способностью не
обладали. До армии у меня имелось рублей триста, но трудовые эти сбережения я
умудрился прогулять за недельку до призыва в ряды - с отчаяния, так сказать.
Собственно, и не жалею... Но, понятное дело, монеты сейчас бы не помешали.
Итак, двадцать рэ... Повисеть на шее папы-мамы несколько дней, конечно, не
грех, но со службой тем не менее надо определяться в ударном порядке.
Покопавшись в шкафу, я отыскал шубейку, шапку; подумав, напялил на себя
теплые шерстяные кальсоны, и это был грамотный поступок - зима прямо озверела:
красный столбик в градуснике за окном примерз к отметке "30".
Пошел в гараж. Гараж - моя личная собственность. Наследство от деда.
Теплый кирпичный бокс в ряду себе подобных. Дед мой был заядлый автомобилист.
Страстишкой своей он заразил и меня. Раньше мы вместе жили: дед, папаша, мамаша
и я. Родители к автомобилям относились индифферентно - так, как к средству
перемещения в пространстве без давки, и не более того, а я и дед ковырялись с
машиной неутомимо и вдумчиво, как бобры на плотине. На этой почве я и в
автодорожный институт поступал. Но не попал. И вот, стало быть, окончил
радиофак. Но отслужил как водитель.
Дед покойный завещал мне и машину. Машина по нашим временам - реликтовое
чудовище, вскоре должное перейти в категорию раритетов. Марка - "Победа".
Аппарат, безусловно, неказистый, но это - танк с высочайшей степенью
надежности, к нему хоть колесо от телеги ставь - поедет!
Я перелез через железнодорожную насыпь - вдоль нее гуляла поземка - и,
проваливаясь по щиколотку в сухой, как порошок, снег, спустился к воротам
гаражного кооператива.